поцѣлуя, потащила его къ двери, и пошелъ онъ за ней безъ малѣйшаго сожалѣнія о школѣ.
Въ сѣняхъ они услыхали страшный голосъ:
— Выкинуть чемоданъ мистера Скруджа!… скорѣй!…
Вслѣдъ за этимъ голосомъ появился и самъ его обладатель, наставникъ школьника, — потрясъ ему руку такъ, что привелъ его въ неописанный трепетъ, ради разлуки. Затѣмъ и братца и сестрицу пригласилъ онъ въ отжившую свой вѣкъ залу, до того низкую, что можно было принять ее за погребъ, и до того холодную, что въ простѣнкахъ ея оконъ мерзли и земные и небесные глобусы. Пригласилъ и поподчивалъ молодую чету такимъ легонькимъ винцомъ, и такимъ тяжелымъ пирожкомъ, словомъ, такими лакомствами, что когда выслалъ невзрачнаго своего служителя — угостить чѣмъ нибудь дожидавшаго почтальона, — почтальонъ отвѣчалъ, что если намеднишнимъ винцомъ, ужъ лучше бы не подносилъ. Тѣмъ временемъ чемоданъ мистера Скруджа былъ укрѣпленъ на верхъ повозки; радостно простились дѣти съ воспитателемъ, и весело пронеслись по садовой просѣкѣ, вспѣнивая колесами экипажа и снѣгъ, и иней, обсыпавшій хмурые листья деревьевъ.
— Была въ ней искра Божьяго огонька, сказалъ призракъ, и задуть ее можно было однимъ дуновеніемъ, да сердце-то у нея билось горячо…
— Правда ваша, отвѣчалъ Скруджъ, и оборони Богъ — мнѣ съ вами объ этомъ спорить.
— Вѣдь она, кажется, была замужемъ, спросилъ духъ и умерла, оставивъ по себѣ двухъ дѣтей?
— Одного, отвѣчалъ Скруджъ.
— Ваша правда, продолжалъ духъ: одного — вашего племянника.
Скруджу стало какъ-то неловко, и отвѣчалъ онъ коротко:
поцелуя, потащила его к двери, и пошел он за ней без малейшего сожаления о школе.
В сенях они услыхали страшный голос:
— Выкинуть чемодан мистера Скруджа!.. скорей!..
Вслед за этим голосом появился и сам его обладатель — наставник школьника, потряс ему руку так, что привел его в неописанный трепет, ради разлуки. Затем и братца, и сестрицу пригласил он в отжившую свой век залу до того низкую, что можно было принять ее за погреб, и до того холодную, что в простенках ее окон мерзли и земные, и небесные глобусы. Пригласил и попотчевал молодую чету таким легоньким винцом и таким тяжелым пирожком, словом, такими лакомствами, что когда выслал невзрачного своего служителя — угостить чем-нибудь дожидавшегося почтальона, — почтальон отвечал, что если намеднишним винцом, уж лучше бы не подносил. Тем временем чемодан мистера Скруджа был укреплен на верх повозки; радостно простились дети с воспитателем и весело пронеслись по садовой просеке, вспенивая колесами экипажа и снег, и иней, обсыпавший хмурые листья деревьев.
— Была в ней искра божьего огонька, — сказал призрак, — и задуть ее можно было одним дуновением, да сердце-то у нее билось горячо…
— Правда ваша, — отвечал Скрудж, — и оборони бог — мне с вами об этом спорить.
— Ведь она, кажется, была замужем, — спросил дух, — и умерла, оставив по себе двух детей?
— Одного, — отвечал Скрудж.
— Ваша правда, — продолжал дух, — одного — вашего племянника.
Скруджу стало как-то неловко и отвечал он коротко:
