Что все это — было, что изъ тогдашнихъ школьниковъ остался онъ въ этой залѣ одинъ, какъ и прежде, а всѣ остальные, какъ и прежде, убрались во свояси, повеселиться на святкахъ.
Читать онъ уже не читалъ, но шагалъ по знакомой залѣ, взадъ и впередъ, въ полномъ отчаяніи.
Скруджъ посмотрѣлъ на юнаго духа, тоскливо покачалъ головой, и тоскливо глянулъ на сѣнную дверь. Дверь распахнулась настежь и въ нее влетѣла стрѣлкой маленькая дѣвочка. Обвилась руками кругомъ шеи Скруджа и стала цѣловать, лепеча:
— Голубчикъ — голубчикъ мой братецъ, за тобой пріѣхала? говорила она, хлопая въ ладоши маленькими своими рученками, и покатываясь со смѣху. Домой! домой! домой!
— Домой! моя малютка Фанни? спросилъ мальчикъ.
— Домой! повторила она, просіявши всѣмъ лицомъ, и навсегда, навсегда!… Папенька теперь такой добрый, что въ домѣ рай. Какъ-то вечеромъ, на ночь, сталъ онъ говорить со мной такъ нѣжно, что я уже не побоялась спросить у него: нельзя-ли взять тебя на праздникъ домой? Отвѣчалъ: „можно“. И повозку со мною прислалъ. Неужели ты ужъ большой? продолжала она, поглядѣвъ на Скруджа во всѣ глаза… Стало быть, ты сюда никогда ужъ не вернешься?… на святкахъ мы съ тобой повеселимся.
— Да, вѣдь, кажется, и ты уже женщина, малюточка-Фанни? крикнулъ юноша.
Опять Фанни захлопала въ ладоши, и опять покатилась со-смѣху. Потомъ хотѣла погладить Скруджа по голове, но по малости своего роста, не достала, — еще разъ расхохоталась и приподнялась на ципочки — поцѣловать. Тогда, во имя этого ребячески-откровеннаго
Что все это — было, что из тогдашних школьников остался он в этой зале один, как и прежде, а все остальные, как и прежде, убрались восвояси, повеселиться на святках.
Читать он уже не читал, но шагал по знакомой зале взад и вперед, в полном отчаянии.
Скрудж посмотрел на юного духа, тоскливо покачал головой и тоскливо глянул на сенную дверь. Дверь распахнулась настежь, и в нее влетела стрелкой маленькая девочка. Обвилась руками кругом шеи Скруджа и стала целовать, лепеча:
— Голубчик — голубчик мой братец, за тобой приехала! — говорила она, хлопая в ладоши маленькими своими ручонками, и покатываясь со смеху. — Домой! домой! домой!
— Домой! моя малютка Фанни? — спросил мальчик.
— Домой! — повторила она, просияв всем лицом, — и навсегда, навсегда!.. Папенька теперь такой добрый, что в доме рай. Как-то вечером, на ночь, стал он говорить со мной так нежно, что я уже не побоялась спросить у него: нельзя ли взять тебя на праздник домой? Отвечал: «Можно». И повозку со мною прислал. Неужели ты уж большой?.. — продолжала она, поглядев на Скруджа во все глаза. — Стало быть, ты сюда никогда уж не вернешься?.. На святках мы с тобой повеселимся.
— Да ведь, кажется, и ты уже женщина, малюточка Фанни? — крикнул юноша.
Опять Фанни захлопала в ладоши и опять покатилась со́ смеху. Потом хотела погладить Скруджа по голове, но по малости своего роста не достала, — еще раз расхохоталась и приподнялась на цыпочки — поцеловать. Тогда, во имя этого ребячески-откровенного
