пригрѣтый слабымъ печнымъ огонькомъ, сидѣлъ одинокій ребенокъ и что-то читалъ. Скруджъ сѣлъ на скамейку и заплакалъ, узнавъ самого себя, постоянно забытаго и покинутаго.
Не было ни одного отзвука, заглохшаго въ домѣ, ни одного писка мышей, дравшихся за обоями, ни одной полузамороженной капли, падавшей на задворкѣ изъ водомета, ни одного шелеста вѣтра въ обезлиственныхъ вѣтвяхъ тощей тополи, ни одного скрипа дверей опустѣлаго магазина, ни малѣйшаго треска огонька въ камелькѣ, — ничего, ничего, чтобы ни прозвучало въ сердцѣ Скруджа, что ни выдавило-бы у него изъ глазъ обильнаго ручья слезъ.
Духъ тронулъ его за руку, и указалъ ему на ребенка, на этого „самого себя“ Скруджа, углубленнаго въ чтеніе.
— Бѣдный ребенокъ! сказалъ Скруджъ, и опять заплакалъ. Хотѣлось-бы мнѣ, прошепталъ онъ, засунувъ руку въ карманъ, оглядываясь, и отирая рукавомъ глаза, хотѣлось-бы мнѣ, да поздно…
— Что такое поздно? спросилъ духъ.
— Ничего, отвѣтилъ Скруджъ, ничего. Вспомнилъ я о мальчикѣ… Вчера у меня Христа славилъ… Хотѣлось-бы мнѣ ему дать что нибудь: вотъ и все…
Раздумчиво улыбнулся призракъ, махнулъ Скруджу рукой, чтобы замолчалъ, и проговорилъ:
— Посмотримъ на новый праздникъ.
Скруджъ увидалъ самого себя уже подросткомъ въ той же залѣ, только побольше темной и побольше закоптѣлой. Подоконники растрескались; перелопались стекла; съ потолка свалилась кучами известка и оголила матицу[1]. Но — какъ это все въ очью совершилось, Скруджъ не понялъ, точно такъ-же, какъ и вы, читатели.
Но понялъ онъ вотъ-что:
- ↑ Матица — балка (бревно), располагающаяся посередине дома и являющаяся основой крепления крыши и всего дома. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
пригретый слабым печным огоньком, сидел одинокий ребенок и что-то читал. Скрудж сел на скамейку и заплакал, узнав самого себя, постоянно забытого и покинутого.
Не было ни одного отзвука, заглохшего в доме, ни одного писка мышей, дравшихся за обоями, ни одной полузамороженной капли, падавшей на задворке из водомета, ни одного шелеста ветра в обезлиственных ветвях тощей тополи, ни одного скрипа дверей опустелого магазина, ни малейшего треска огонька в камельке, — ничего, ничего, что бы не прозвучало в сердце Скруджа, что не выдавило бы у него из глаз обильного ручья слез.
Дух тронул его за руку и указал ему на ребенка, на этого «самого себя» Скруджа, углубленного в чтение.
— Бедный ребенок! — сказал Скрудж, и опять заплакал. — Хотелось бы мне, — прошептал он, засунув руку в карман, оглядываясь, и отирая рукавом глаза, — хотелось бы мне, да поздно…
— Что такое поздно? — спросил дух.
— Ничего, — ответил Скрудж, — ничего. Вспомнил я о мальчике… Вчера у меня Христа славил… Хотелось бы мне ему дать что-нибудь: вот и все…
Раздумчиво улыбнулся призрак, махнул Скруджу рукой, чтобы замолчал, и проговорил:
— Посмотрим на новый праздник.
Скрудж увидал самого себя уже подростком в той же зале, только побольше темной и побольше закоптелой. Подоконники растрескались; перелопались стекла; с потолка свалилась кучами известка и оголила матицу[1]. Но — как это все воочию совершилось, Скрудж не понял, точно так же как и вы, читатели.
Но понял он вот что:
- ↑ Матица — балка (бревно), располагающаяся посередине дома и являющаяся основой крепления крыши и всего дома. — Примѣчаніе редактора Викитеки.
