Веселые путешественники проѣзжали мимо, и Скруджъ узнавалъ каждаго изъ нихъ, и называлъ по имени.
И почему онъ былъ такъ доволенъ ихъ видѣть? И почему его взглядъ, постоянно безжизненный, вдругъ оживился?
И почему его сердце задрожало при видѣ этихъ проѣзжихъ? И почему былъ онъ такъ счастливъ, когда услыхалъ обоюдныя поздравленія съ наступающимъ праздникомъ, на пути ко всякому перекрестку? И развѣ могъ быть для Скруджа веселый рождественскій праздникъ? Для него веселый рождественскій праздникъ былъ — парадоксъ. Ничего онъ ему никогда не принесъ.
— Школа еще не совсѣмъ опустѣла: тамъ остался еще одинокій ребенокъ, забытый всѣми товарищами! сказалъ духъ.
— Узнаю, подтвердилъ Скруджъ, и вздохнулъ глубоко. Свернули они съ большой дороги на проселокъ, коротко знакомый Скруджу, и приблизились къ строенію, изъ темнаго кирпича, съ флюгеркомъ наверху.
Надъ крышей висѣлъ колоколъ; домъ былъ старинный надворныя строенія пустовали: стѣны ихъ просырѣли и обомшились стекла въ окнахъ были перебиты, двери соскочили съ петлей. Въ конюшняхъ чванливо кудахтали куры; сараи и амбары поросли травою. И внутри не сохранило это зданіе своего былаго вида, потому-что кто-бы ни вступилъ въ темныя сѣни, кто-бы ни взглянулъ въ раскрытыя двери на длинный рядъ отворенныхъ комнатъ, увидалъ-бы, какъ онѣ обѣднѣли, обветшали, какъ онѣ холодны и какъ одиночествуютъ. Пахло холодной, нагою тюрьмой, или рабочимъ домомъ, гдѣ каждый день выбивались изъ силъ, и все-таки голодали. Прошли духъ и Скруджъ въ заднюю сѣнную дверь, и увидали длинную, печальную залу съ сосновыми школьными скамьями и пульпитрами[1], выровненными въ рядъ. У одной изъ пульпитръ,
- ↑ Пульпитра — устаревшее, то же что «пюпитр». — Примѣчаніе редактора Викитеки.
Веселые путешественники проезжали мимо, и Скрудж узнавал каждого из них и называл по имени.
И почему он был так доволен их видеть? И почему его взгляд, постоянно безжизненный, вдруг оживился?
И почему его сердце задрожало при виде этих проезжих? И почему был он так счастлив, когда услыхал обоюдные поздравления с наступающим праздником, на пути ко всякому перекрестку? И разве мог быть для Скруджа веселый рождественский праздник? Для него веселый рождественский праздник был — парадокс. Ничего он ему никогда не принес.
— Школа еще не совсем опустела: там остался еще одинокий ребенок, забытый всеми товарищами! — сказал дух.
— Узнаю, — подтвердил Скрудж, и вздохнул глубоко.
Свернули они с большой дороги на проселок, коротко знакомый Скруджу, и приблизились к строению из темного кирпича с флюгерком наверху.
Над крышей висел колокол; дом был старинный, надворные строения пустовали; стены их просырели и обомшились, стекла в окнах были перебиты, двери соскочили с петлей. В конюшнях чванливо кудахтали куры; сараи и амбары поросли травою. И внутри не сохранило это здание своего былого вида, потому что кто бы ни вступил в темные сени, кто бы ни взглянул в раскрытые двери на длинный ряд отворенных комнат, увидал бы, как они обеднели, обветшали, как они холодны и как одиночествуют. Пахло холодной, нагою тюрьмой или рабочим домом, где каждый день выбивались из сил и все-таки голодали. Прошли дух и Скрудж в заднюю сенную дверь и увидали длинную печальную залу с сосновыми школьными скамьями и пульпитрами,[1] выровненными в ряд. У одной из пульпитр,
- ↑ Пульпитра — устаревшее, то же что «пюпитр». — Примѣчаніе редактора Викитеки.
