Скруджъ не понялъ бы трехъ часовыхъ четвертей, не понялъ-бы и четвертой, если-бы, зазвонивши, она не напомнила ему объ ожидаемомъ имъ духовномъ посѣщеніи.
Легъ онъ опять на постель и рѣшилъ не спать до тѣхъ поръ, пока на колокольнѣ не прозвонитъ послѣдняя четверть: заснуть — значило-бы поглотить мѣсяцъ. Рѣшимость Скруджа, была, по крайнему нашему убѣжденію, самая разумная. Эта четверть часа показалась ему такою долгою, что онъ засыпалъ нѣсколько разъ, самъ того не замѣчая и не слыша, какъ били часы. Наконецъ онъ услыхалъ:
|
«Динь! Донъ!» |
— Часъ! крикнулъ восторжествовавши Скруджъ, и никого! Это говорилъ онъ, пока били часы, но не затихъ еще послѣдній ударъ глухой, тоскливый, похоронный, — комната облилась яркимъ свѣтомъ и кто-то отдернулъ постельныя занавѣски.
Но не тѣ, что были за спиной, не тѣ, что были въ ногахъ, а тѣ, что были — лицомъ къ лицу. Занавѣски были отдернуты, Скруджъ приподнялся — и лицомъ къ лицу предсталъ передъ него таинственный посѣтитель, отдернувшій занавѣски.
Фигура была странная… Похожа на ребенка, и на старика, что-то сверхъ-естественно среднее, что-то такое, получившее способность скрывать свой ростъ и прикидываться ребенкомъ. Волосы у него обвивались около шеи и падали на спину, сѣдые, будто, и въ самомъ дѣлѣ, отъ старости, а на лицѣ не было ни морщинки; кожа была свѣжа, какъ у ребенка, а длинныя руки красовались своими
Скрудж не понял бы трех часовых четвертей, не понял бы и четвертой, если бы, зазвонивши, она не напомнила ему об ожидаемом им духовном посещении.
Лег он опять на постель и решил не спать до тех пор, пока на колокольне не прозвонит последняя четверть: заснуть — значило бы поглотить месяц. Решимость Скруджа была, по крайнему нашему убеждению, самая разумная. Эта четверть часа показалась ему такою долгою, что он засыпал несколько раз, сам того не замечая и не слыша, как били часы. Наконец он услыхал:
|
«Динь! Дон!» |
— Час! — крикнул восторжествовавший Скрудж, — и никого! — Это говорил он, пока били часы, но не затих еще последний удар глухой, тоскливый, похоронный, — комната облилась ярким светом, и кто-то отдернул постельные занавески.
Но не те, что были за спиной, не те, что были в ногах, а те, что были — лицом к лицу. Занавески были отдернуты, Скрудж приподнялся, — и лицом к лицу предстал перед ним таинственный посетитель, отдернувший занавески.
Фигура была странная… Похожа на ребенка и на старика, что-то сверхъестественно среднее, что-то такое, получившее способность скрывать свой рост и прикидываться ребенком. Волосы у него обвивались около шеи и падали на спину, седые, будто и в самом деле от старости, а на лице не было ни морщинки; кожа была свежа, как у ребенка, а длинные руки красовались своими
