Когда Скруджъ проснулся, было такъ темно, что онъ еле-еле разглядѣлъ — гдѣ прозрачное окно, гдѣ непрозрачныя стѣны комнаты?… Тщетно усиливался онъ напрягать свои хорьковые глаза — до тѣхъ поръ, пока часы сосѣдней церкви не пробили четырехъ четвертей: Скруджъ прислушивался и все-таки часа не узналъ.
Къ великому его изумленію, тяжелый колоколъ пробилъ сначала — шесть, а потомъ семь, — а потомъ — восемь, и такъ — до двѣнадцати, затѣмъ остановился.
Полночь! Онъ уже спалъ два часа, стало-быть?… Часы, что-ли невѣрно бьютъ? Не попала-ли въ волосокъ льдинка? Полночь!
Скруджъ прижалъ машинку своихъ часовъ съ репетиціею, чтобы провѣрить колокольные часы, по его мнѣнію, звонившіе вздоръ. Скоренькіе часишки ударили двенадцать разъ и смолкли.
— Какъ-такъ! Не можетъ быть, сказалъ Скруджъ, чтобы я спалъ цѣлый день и проспалъ еще ночь. Не можетъ быть, чтобы солнце повернулось съ полуночи на-полдень! Эта идея расшевелила его до того, что онъ соскочилъ съ постели и подошелъ къ окну. Пришлось ему вытереть рукавомъ халата стекло, чтобы разглядѣть что-нибуть. Увидалъ онъ только, что очень холодно, что туманъ не снимался, что разные господа проходили взадъ и впередъ, проходили и шумѣли, какъ и подобаетъ, когда ночь и морозъ прогонятъ день, и завладѣютъ міромъ. Скруджу было это большое облегченіе, ибо, безъ этого, что̀ были бы всѣ заемныя трехъ-дневныя обязательства, подписанныя на имя мистера Эвенезэра Скруджа? Были-бы они только залогами на Гудсонскіе туманы.
Когда Скрудж проснулся, было так темно, что он еле-еле разглядел — где прозрачное окно, где непрозрачные стены комнаты?.. Тщетно усиливался он напрягать свои хорьковые глаза — до тех пор, пока часы соседней церкви не пробили четырех четвертей; Скрудж прислушивался и все-таки часа не узнал.
К великому его изумлению, тяжелый колокол пробил сначала — шесть, а потом семь, — а потом — восемь, и так — до двенадцати, затем остановился.
Полночь! Он уже спал два часа, стало быть?.. Часы что ли неверно бьют? Не попала ли в волосок льдинка? Полночь!
Скрудж прижал машинку своих часов с репетициею, чтобы проверить колокольные часы, по его мнению, звонившие вздор. Скоренькие часишки ударили двенадцать раз и смолкли.
— Как так! Не может быть, — сказал Скрудж, — чтобы я спал целый день и проспал еще ночь. Не может быть, чтобы солнце повернулось с полуночи на полдень! Эта идея расшевелила его до того, что он соскочил с постели и подошел к окну. Пришлось ему вытереть рукавом халата стекло, чтобы разглядеть что-нибудь. Увидал он только, что очень холодно, что туман не снимался, что разные господа проходили взад и вперед, проходили и шумели, как и подобает, когда ночь и мороз прогонят день и завладеют миром. Скруджу было это большое облегчение, ибо без этого, что́ были бы все заемные трехдневные обязательства, подписанные на имя мистера Эвенезэра Скруджа? Были бы они только залогами на гудзонские туманы.
