— Или тебѣ хочется, продолжалъ призракъ, узнать тяжесть и длину твоей собственной цѣпи? Семь лѣтъ тому, изо-дня въ день, она была такъ-же длинна и тяжела, какъ моя; потомъ ты еще потрудился надъ нею, и теперь — славная цѣпь вышла…
Скруджъ посмотрѣлъ кругомъ себя на полъ, нѣтъ-ли на немъ самомъ желѣзной цѣпи, сажень — эдакъ въ пятьдесят? Но цѣпи не было.
— Джэкобъ, сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ, старый мой другъ Джэкобъ Мэрлей, поговорите еще со мною, скажите мнѣ нѣсколько словъ утѣшенія, Джэкобъ!
— Не мнѣ утѣшать, отвѣтилъ призракъ: утѣшеніе приносится свыше, иными послами, и къ инымъ людямъ, чѣмъ ты, Эвенезэръ Скруджъ! Я тебѣ и сказать не могу всего, чтобы мнѣ хотѣлось сказать: я обреченъ блуждать безъ отдыха и нигдѣ не останавливаться. Ты знаешь, что на землѣ моя душа не преступала предѣловъ нашей конторы, и вотъ — почему мнѣ суждено теперь сдѣлать еще много тяжелыхъ путешествій!
У Скруджа была привычка, когда онъ задумывался, засовывать руки въ карманъ панталонъ: такъ поступилъ онъ и теперь, при послѣднихъ словахъ призрака, но съ колѣнъ не всталъ.
— Вы, должно быть, порядкомъ запоздали? замѣтилъ онъ, какъ истый дѣловой человѣкъ, однако-же съ покорностью и съ почтительностью.
— Запоздалъ! повторилъ призракъ.
— Семь лѣтъ умеръ, разсуждалъ Скрудлъ, и все время въ дорогѣ…
— Все время! сказалъ призракъ… и ни отдыха, ни покоя, и безпрерывная пытка угрызенія совѣсти…
— Быстро вы путешествуете? спросилъ Скруджъ.
— На крыльяхъ вѣтра, отвѣтилъ призракъ.
— Должно быть, много странъ видѣли! продолжалъ
— Или тебе хочется, — продолжал призрак, — узнать тяжесть и длину твоей собственной цепи? Семь лет тому, изо дня в день, она была так же длинна и тяжела, как моя; потом ты еще потрудился над нею, и теперь — славная цепь вышла…
Скрудж посмотрел кругом себя на пол, нет ли на нем самом железной цепи, сажень — эдак в пятьдесят? Но цепи не было.
— Джэкоб, — сказал он умоляющим голосом, — старый мой друг Джэкоб Мэрлей, поговорите еще со мною, скажите мне несколько слов утешения, Джэкоб!
— Не мне утешать, — ответил призрак, — утешение приносится свыше, иными послами и к иным людям, чем ты, Эвенезэр Скрудж! Я тебе и сказать не могу всего, что бы мне хотелось сказать: я обречен блуждать без отдыха и нигде не останавливаться. Ты знаешь, что на земле моя душа не преступала пределов нашей конторы, и вот — почему мне суждено теперь сделать еще много тяжелых путешествий!
У Скруджа была привычка, когда он задумывался, засовывать руки в карман панталон: так поступил он и теперь, при последних словах призрака, но с колен не встал.
— Вы, должно быть, порядком запоздали? — заметил он, как истый деловой человек, однако же с покорностью и с почтительностью.
— Запоздал! — повторил призрак.
— Семь лет умер, — рассуждал Скрудж, и все время в дороге…
— Все время!.. — сказал призрак, — и ни отдыха, ни покоя, и беспрерывная пытка угрызения совести…
— Быстро вы путешествуете? — спросил Скрудж.
— На крыльях ветра, — ответил призрак.
— Должно быть, много стран видели! — продолжал
