винтовъ, придерживавшихъ изнутри дверной молотокъ. „Ба! ба!“ сказалъ Скруджъ и сильно захлопнулъ дверь.
По всему дому прошелъ громовой гулъ. Каждая комната наверху и каждая бочка внизу, въ винномъ погребе, приняли особенное участіе въ этомъ, концертѣ эха. Скруджъ былъ не изъ таковскихъ, чтобы пугаться эха: крѣпко заперъ дверь, прошелъ сѣнями и сталъ подниматься на лѣстницу, поправивъ на дорогѣ свѣчу.
Вы мнѣ станете разсказывать о старинныхъ, блаженной памяти, лѣстницахъ, по которымъ могла бы проѣхать карета въ шесть лошадей рядомъ, или пройдти процессія съ однимъ изъ маленькихъ парламентскихъ дѣлъ, а я вамъ скажу, что лѣстница Скруджа была нѣчто иное: по ней можно было провести дроги поперегъ, такъ, чтобы одинъ конецъ былъ обращенъ къ стѣнѣ, а другой къ периламъ, и это ничего-бы не значило, пожалуй еще мѣсто-бы осталось. По самой этой причинѣ, Скруджу и показалось, что передъ нимъ въ темнотѣ поднимается по лѣстницѣ погребальное шествіе. Полдюжины уличныхъ газовыхъ рожковъ едва-ли могли-бы освѣтить достаточно сѣни: можете-же представить себѣ, какое яркое сіяніе разливала свѣчка Скруджа!…
Онъ поднимался какъ ни въ чемъ не бывало: вѣдь темнота ничего не стоитъ, а потому Скруджъ и не чувствовалъ къ ней никакого отвращенія. Но, прежде всего, войдя къ себѣ, онъ осмотрѣлъ всѣ комнаты, видимо безпокоемый воспоминаніемъ о таинственномъ лицѣ.
Гостиная, спальня и кладовая оказались въ порядкѣ. Никого не было подъ столомъ, никого подъ диваномъ; комелекъ тлился и нагрѣвалъ кострюлю съ кашицей (у Скруджа былъ насморкъ); никого не было также и въ спальнѣ подъ постелью, и въ кладовой; никто не спрятался за висѣвшимъ на стѣнѣ халатомъ. Вполнѣ успокоившись, Скруджъ заперъ дверь на замокъ, въ два обо-
винтов, придерживавших изнутри дверной молоток. «Ба! Ба!» — сказал Скрудж и сильно захлопнул дверь.
По всему дому прошел громовой гул. Каждая комната наверху и каждая бочка внизу, в винном погребе, приняли особенное участие в этом концерте эха. Скрудж был не из таковских, чтобы пугаться эха: крепко запер дверь, прошел сенями и стал подниматься на лестницу, поправив на дороге свечу.
Вы мне станете рассказывать о старинных, блаженной памяти, лестницах, по которым могла бы проехать карета в шесть лошадей рядом или пройти процессия с одним из маленьких парламентских дел, а я вам скажу, что лестница Скруджа была нечто иное: по ней можно было провести дроги поперек, так чтобы один конец был обращен к стене, а другой к перилам, и это ничего бы не значило, пожалуй еще место бы осталось. По самой этой причине, Скруджу и показалось, что перед ним в темноте поднимается по лестнице погребальное шествие. Полдюжины уличных газовых рожков едва ли могли бы осветить достаточно сени; можете же представить себе, какое яркое сияние разливала свечка Скруджа!..
Он поднимался как ни в чем не бывало: ведь темнота ничего не стоит, а потому Скрудж и не чувствовал к ней никакого отвращения. Но, прежде всего, войдя к себе, он осмотрел все комнаты, видимо, беспокоимый воспоминанием о таинственном лице.
Гостиная, спальня и кладовая оказались в порядке. Никого не было под столом, никого под диваном; комелек тлился и нагревал кастрюлю с кашицей (у Скруджа был насморк); никого не было также и в спальне под постелью, и в кладовой; никто не спрятался за висевшим на стене халатом. Вполне успокоившись, Скрудж запер дверь на замок в два обо-
