обладалъ такъ называемомъ воображеніемъ менѣе даже корпораціи нотэблей и альдерменовъ[1]. Не слѣдуетъ также забывать, что, въ теченіе цѣлыхъ семи лѣтъ, значитъ какъ-разъ со дня смерти Мэрлея, Скруджъ ни разу не подумалъ о покойникѣ. Объясните-же мнѣ, пожалуйста, если можете: какимъ образомъ случилось, что Скруджъ, повертывая ключъ въ замкѣ, своими глазами увидалъ на мѣстѣ дверного молотка лицо Мэрлея? Истинно говорю вамъ: лицо Мэрлея! Оно не было непроницаемой тѣнью, какъ всѣ остальные предметы на дворѣ, напротивъ: оно свѣтилось какимъ-то синеватымъ блеском, подобно гнилому морскому раку въ темномъ погребѣ. Въ выраженіи его не было ничего гнѣвнаго и свирѣпаго: Мэрлей глядѣлъ на Скруджа — какъ и всегда, приподнявъ призракъ очковъ на призракъ лба. Волосы его шевелились на головѣ какъ будто отъ какого-то дуновенія, или отъ горячаго пара; Мэрлей глядѣлъ во всѣ глаза, но они были неподвижны. Это обстоятельство и синеватый цвѣтъ кожи приводили въ ужасъ, хотя ужасъ Скруджа происходилъ не отъ мертвеннаго выраженія лица, а — такъ-сказать отъ самого себя.
Пристально вглядѣвшись въ это явленіе, Скруджъ снова увидалъ одинъ только дверной молотокъ. Мы бы погрѣшили передъ совѣстью, еслибы сказали, что Скруджъ не ощутилъ ни дрожи, ни страшнаго, дотолѣ незнакомаго ему волненія въ крови. Однако онъ быстро повернулъ ключъ, вошелъ въ комнату и зажегъ свѣчу. На мгновение онъ остановился въ нерѣшительности и, прежде чѣмъ запереть дверь, поглядѣлъ нѣтъ-ли за ней кого, словно боялся, что вотъ-вотъ покажется въ сѣняхъ тонкій носъ Мэрлея. Но за дверью не было ничего, кромѣ гаекъ и
- ↑ Т. е. представителей всевозможныхъ цеховъ и гильдій.
обладал так называемым воображением менее даже корпорации нотэблей и альдерменов[1]. Не следует также забывать, что в течение целых семи лет, значит, как раз со дня смерти Мэрлея, Скрудж ни разу не подумал о покойнике. Объясните же мне, пожалуйста, если можете: каким образом случилось, что Скрудж, повертывая ключ в замке, своими глазами увидал на месте дверного молотка лицо Мэрлея? Истинно говорю вам: лицо Мэрлея! Оно не было непроницаемой тенью, как все остальные предметы на дворе, напротив: оно светилось каким-то синеватым блеском, подобно гнилому морскому раку в темном погребе. В выражении его не было ничего гневного и свирепого: Мэрлей глядел на Скруджа — как и всегда, приподняв призрак очков на призрак лба. Волосы его шевелились на голове, как будто от какого-то дуновения или от горячего пара; Мэрлей глядел во все глаза, но они были неподвижны. Это обстоятельство и синеватый цвет кожи приводили в ужас, хотя ужас Скруджа происходил не от мертвенного выражения лица, а, так сказать, от самого себя.
Пристально вглядевшись в это явление, Скрудж снова увидал один только дверной молоток. Мы бы погрешили перед совестью, если бы сказали, что Скрудж не ощутил ни дрожи, ни страшного, дотоле незнакомого ему волнения в крови. Однако он быстро повернул ключ, вошел в комнату и зажег свечу. На мгновение он остановился в нерешительности и, прежде чем запереть дверь, поглядел, нет ли за ней кого, словно боялся, что вот-вот покажется в сенях тонкий нос Мэрлея. Но за дверью не было ничего, кроме гаек и
- ↑ То есть представителей всевозможных цехов и гильдий.
