Гваньини разсказываетъ слѣдующее о смерти его: „Начало же мучительства и лютости взято отъ человѣка нѣкоего, въ родѣ своемъ знаменитаго, именемъ Князя Дмитрія Овчинина Оболенскаго (сына онаго Князя Овчинина, нѣкогда бывша пѣстуна своего, иже во градѣ Стародубѣ отъ воинства своего поиманъ и въ Вильну отвезенъ, умре). Нача же сицевымъ образомъ: повелѣ его льстивно призвати къ себѣ на обѣдъ, якобы любви ради, идѣже на вечери той самъ Царь повелѣ наліяти великую чашу меду и оному Князю Дмитрію Овчинину, уже пьяному, подать, дабы про здравіе его единою (яко обычай есть) выпилъ; той же уже довольній бяше, и полъ ея выпити не возможе. Царь же отъ тоя вины вскорѣ ему невѣрность и измѣну и недоброхотство таковыми словесы глаголя: Тако ли мнѣ, Государю своему, всего блага желаешъ? тако-ли мнѣ, Царю своему милостивому, любовъ показуеши? Но зане здѣ про здравіе мое пити не восхотѣлъ еси, то въ погребъ мой, идѣже естъ различные напои и питія, дойдеши, и тамо про здравіе мое да испіеши. Онъ же бѣдный пьяный словесы Царя своего, якобы любовными прельщенный, въ погребъ на смерть съ оными уже уготованными пойде, идѣже повелѣніемъ его удавленъ есть. Потомъ же во утріе, въ домъ онаго Князя Дмитрія посла, яко ни о чесомъ же вѣдая, повелѣвая ему къ себѣ быти; жена же его отвѣща посланному, яко мужъ ея отнелѣже вчера къ Царю на вечерю отъиде, оттолѣ не пріиде сѣмо; и то рекши смутилася о мужѣ своемъ. Вину же пагубы его сицеву обрѣте: имяше (Іоаннъ) нѣкоего юношу, именемъ Ѳеодора Босманова, нѣкоего дворянина сына, его же безмѣрно любляше, яко угоденъ ему бѣ къ рачительству тѣлесному; съ нимъ же, нѣкоего времени
