ныхъ ядовъ, или повѣтрія, не токмо тѣлеснаго, но и душевнаго. Такожъ и мы вкратцѣ написахомъ малую часть, яко прежде многажды рѣхомъ, все оставляюще Божію суду нелицепріятному, хотящему воздати и сокрушити главы враговь своихъ, ажъ и до власъ приходящихъ во прегрѣшеніяхь своихъ,[1] сирѣчь: отомститъ и наималѣйшую обиду убогихъ своихъ отъ пресильныхъ; и паки той же: озлобленія ради нищихъ и воздыханія убогихъ, нынѣ воскресну, глаголетъ Господь: положуся во спасеніе и не обинюся о немъ;[2] яко индѣ тѣмъ же Пророкомъ реклъ: помыслилъ еси, рече: беззаконіе, аки былъ бы тебѣ подобенъ; обличю тя и поставлю предъ лицемь твоимь грѣхи твоя;[3] аки бы реклъ: аще не покаетеся о неправдахъ своихъ и о обидахъ убогихъ Закхеевымъ покаяніемъ. А къ тому до наилѣпшей памяти тамо живущимъ оставлю: понеже азъ, еще во среду бѣды тое презѣльныя, отъидохъ отъ отечества моего; а уже и тогда видѣннаго и слышаннаго о таковыхъ злостяхъ и гоненіяхъ, не моглъ бы на цѣлую книгу написати, яко вмалѣ и вкратцѣ воспомянухъ о семъ въ предисловію, отъ насъ написанномъ на книгу словесъ Златоустовыхъ, глаголемую Новый Маргаритъ, емужъ начало: „Въ лѣто осмыя тысячи, вѣку звѣринаго, яко глаголетъ во святой Апокалипсіи,“[4] и прочее. Но достоитъ ми убіенныхъ оныхъ безъ правды благородныхъ и свѣтлыхъ мужей, свѣтлыхъ, глаголю, не токмо въ родѣхъ, но и въ обычаяхъ, воспомянути, колико
