и мѣрныхъ[1] во жительствѣ добромъ и во нравѣхъ наругаютъ и посрамощаютъ,[2] льюще на нихъ чаши оныя проклятыя, ими же не хотяще упиватися, або отнюдъ не могуще, и къ тому имъ смертьми и различными муками претяще, яко и мало послѣди, многихъ того ради погубиша.... О! воистинну новое идолослуженіе, и обѣщаніе и приношеніе не болвану Аполлонову и прочимъ, но самому Сатанѣ и бѣсомъ его, не жертвы воловъ и козловъ приношаще, влекомыя насиліемъ на заколеніе, но самыя души свои и тѣлеса самовластною волею, сребролюбія ради и славы міра сего, ослѣпше, сіе творяще!.. И сице первѣе Царское честное и воздержальное жительство раззоряютъ, презлые и окаянные!
Се, Царю! получилъ еси отъ шепчущихъ ти во уши любимыхъ твоихъ ласкателей: вмѣсто святаго поста твоего и воздержанія прежняго, піянство губительное со обѣщанными діаволамъ[3] чашами; и вмѣсто цѣдомудреннаго и святаго жительства твоего, нечистоты, всякихъ сквернъ исполненныя; вмѣстожъ крѣпости и суда твоего Царскаго, на лютость и безчеловѣчіе подвигоша тя; вмѣстожъ молитвъ тихихъ и кроткихъ, ими же ко Богу твоему бесѣдовалъ еси, лѣности и долгому спанію научиша тя, и по снѣ зіянію,[4] главоболію съ похмѣлья и другимъ злостямъ неизмѣрнымъ и неисповѣдимымъ. А еже возхваляша тя, и возношаша и глаголаша тя Царя велика, непобѣдима и храбра: и воистинну таковъ былъ
