ну сладчайшими паче меда, каплющаго ото устъ его преподобныхъ.
Онъ же, яко гордый человѣкъ упрямясь, толико ѣхати, да ѣхати,[1] рече, ко Святому Кириллу; къ тому ласкающе его и поджигающе міролюбцомъ и любо-имѣннымъ Мнихомъ и похваляюще умиленіе Царево, аки богоугодное обѣщаніе: бо тѣ Мнихи богатолюбные[2] не зрятъ[3] богоугоднаго, а ни совѣтуютъ по разуму духовному, чему были должны суще паче въ мірѣ живущихъ человѣкъ, но всячески со прилежаніемъ слухаютъ, что бы угодно было Царю и властемъ, сіе рѣчь, чѣмъ бы выманити[4] имѣнія монастырямъ, или богатство многое, и жити въ сладострастіяхъ скверныхъ, яко свиньямъ питающеся, а не глаголю, въ калѣ валяющеся. Прочее же умолчимъ, да не речемъ чего горшаго и сквернѣйшаго, и ко предреченнымъ возвратимся, о ономъ добромъ совѣтѣ глаголюще. Егда же видѣвъ преподобный Максимъ, иже презрѣлъ его совѣтъ и ко ѣханію безгодному устремился Царь, нисполнився духа Пророческаго, началъ прорицать ему: „Аще, рече, не послушаеши мене, по Бозѣ совѣтающаго ти, и забудеши крови оныхъ мучениковъ, избіенныхъ отъ погановъ за правовѣріе, и презриши слезы сиротъ оныхъ и вдовицъ, и поѣдеши со упрямствомъ: вѣдай о семъ, иже сынъ твой умретъ и не возвратится оттуды живъ; аще послушаеши и возвратишися, здравъ будеши, яко самъ, такъ и сынъ твой.“ И
