женіе, я излагаю здѣсь только мнѣніе мое на счетъ внутренняго положенія балтійскаго края и господствующаго въ немъ духа провинціализма. Заключенія мои по сему предмету основаны на трехлѣтнемъ моемъ тамъ управленіи, среди борьбы двухъ различныхъ стихій, борьбы со стороны нѣмецкаго сословія отчаянной.
За симъ, удерживаясь съ моими заключеніями, я предоставляю лицамъ, опытнѣйшимъ меня въ наукѣ государственнаго управленія, рѣшить, что полезнѣе въ видахъ государственныхъ и политическихъ: предоставить ли въ балтійскомъ краѣ свободу природнымъ жителямъ онаго, латышамъ и эстамъ, переходить въ лоно православной церкви, на основаніи общихъ постановленій, и чрезъ то соединить ихъ съ русскимъ элементомъ; или же, по причинамъ выше приведеннымъ, затрудняя переходъ этотъ, удержать ихъ въ протестантскомъ вѣроисповѣданіи, къ которому они являются, впрочемъ, болѣе, чѣмъ равнодушными, а чрезъ религію и подъ господствомъ чужеземнаго элемента, Россіи постоянно неблагопріятствующаго, если это въ общихъ государственныхъ видахъ, для единства россійской имперіи, ни въ настоящемъ, ни въ будущемъ, ничего вреднаго не представляетъ[1]? Напрасно остзейское дворянство въ допущеніи крестьянъ перемѣнить религію хочетъ видѣть нарушеніе дарованныхъ оному привиллегій, и выставить какъ бы воздвигнутое противу лютеранской вѣры гоненіе. Если правительство является здѣсь снисходительнымъ къ которому нибудь изъ двухъ вѣроисповѣданій, то по мѣрамъ, о которыхъ упомянуто выше, конечно, скорѣе къ протестантскому, чѣмъ къ православному.
Если бы когда нибудь нѣмецко-демократическій элементъ успѣлъ вторгнуться въ наши остзейскія губерніи, что, по настоящему положенію сосѣдственной намъ Германіи, нельзя считать не возможнымъ, то для тамошняго дворянства можетъ быть менѣе предстояло бы опасности отъ латышей и эстовъ, перешедшихъ, чрезъ принятіе православія, подъ вліяніе русскаго элемента, чѣмъ отъ соплеменниковъ ихъ, оставшихся въ лютеранствѣ, когда они въ религіозной связи съ господами своими видятъ залогъ своего униженія и препятствіе къ улучшенію своего быта. Придетъ, можетъ быть, время, когда высшія нѣмецкія въ остзейскомъ краѣ сословія жалѣть будутъ, что держали край этотъ подъ господствомъ чуждаго элемента, въ отдаленіи отъ Россіи, не взирая на то, что выгодами существованія своего они обязаны покровительствующей ихъ силѣ не съ Запада, а съ Востока[2].
