новенію господамъ своимъ, и пр. Такіе ложные слухи даютъ жалобамъ лифляндскаго дворянства нѣкоторую основательность и оправдываютъ негодованіе ихъ на дѣйствіе правительственной власти. Оно дѣлаетъ невозможнымъ всякое покушеніе представить возникшее между остзейскими крестьянами желаніе принять русскую вѣру въ настоящемъ его видѣ. Надобно хорошо знать отношенія крестьянъ въ этомъ краѣ къ своимъ помѣщикамъ (вотчинникамъ), чтобъ понять настоящія причины такого необыкновеннаго религіознаго движенія, какое обнаружилось между первыми въ послѣднее время.
Въ балтійскихъ губерніяхъ нашихъ существуютъ три различныя національности: къ первой принадлежатъ коренные обитатели края, латыши и эсты, составляющее самое многочисленное племя; къ другой нѣмцы, водворившіеся въ краю силою оружія; и наконецъ, къ третьей русскіе, поселившіеся тамъ большею частію уже послѣ покоренія края скипетру россійскому.
Изъ сихъ трехъ національностей первая, какъ принадлежность самаго многочисленнаго въ краю племени, должна была бы первенствовать, но, по водвореніи тамъ нѣмцевъ, она сдѣлалась удѣломъ почти однихъ только земледѣльцевъ, крестьянъ, и среди порабощенія, коему сіи послѣдніе подверглись въ теченіи столькихъ вѣковъ, сохранила существованіе свое между ними, какъ печать крайняго униженія, подъ общимъ у насъ названіемъ чухны.
Вторая, нѣмецкая, заключаетъ въ себѣ дворянство, духовенство и городскихъ жителей и составляетъ господствующій въ краѣ элементъ, какъ по степени образованія членовъ своихъ, такъ и по пространству власти, которую она пріобрѣла, частію сословными правами своими, а еще болѣе долго временностію дѣйствія своего и укоренившихся обычаевъ.
Третья національность, русская, она является въ балтійскомъ краѣ, какъ вѣтвь огромнаго дерева, распространившая корни свои отъ Вислы до Берингова пролива и отъ Ледовитаго моря до Чернаго, но которая, будучи чужда краю, скоро бы изсохла, если бы не питалась живненнымъ сокомъ огромнаго своего стебля.
Среди сихъ различныхъ въ балтійскомъ краю національностей, національность туземныхъ племенъ, подавленная подъ бременемъ чужеземнаго владычества и въ теченіи столькихъ вѣковъ отвергаемая властителями своими, нѣмцами, пробудилась въ послѣднее время въ стремленіи своемъ слиться съ русскою національностію въ русско-религіозномъ элементѣ. Таково чувство родоваго племени, что латыши и эстонцы, доведенные, въ отношеніи политическаго своего быта, до крайняго уже ничтожества, при всемъ своемъ невѣжествѣ, оживились надеждою выйти изъ своего уничиженія къ мощному корню русскаго племени. Былолибъ справедливо возбранить имъ это?
