и общинѣ и рижской торговлѣ чрезмѣрное увеличеніе такъ называемыхъ купцовъ. Подобно тому какъ ученикъ ремесленника бѣжалъ отъ ученья, какъ подмастерье ремесленника оставлялъ своего хозяина и оба дѣлались посадскими, точно также поступали купеческіе ученики и прикащики, а мелочные торговцы и лавочники дѣлались гражданами и начинали собственную торговлю. Къ тому же многіе русскіе, отчасти вслѣдствіе освобожденія Риги отъ рекрутской повинности, пріѣзжали сюда и дѣлались купцами. Они всѣ вмѣстѣ подорвали здѣшнюю торговлю, которая перестала быть въ рукахъ почетнѣйшихъ гражданъ, какъ это должно было быть для общаго блага. Предмѣстья по сю и по ту сторону Двины были сдѣланы городскими частями, въ которыхъ было позволено содержать лавки и вести торговлю, вслѣдствіе чего открылась, особенно черезъ Двину, вредная торговля контрабандою[1]. Покупаемые тамъ изъ первыхъ рукъ товары были некоторыми торговцами отправляемы за границу безъ взвѣшиванія и безъ браку. Такъ какъ тамъ плата за наемъ помѣщенія меньше, чѣмъ въ городѣ, и было легко уклониться отъ уплаты пошлины, то этимъ нажива денегъ облегчилась, но за то хорошая репутація рижскихъ товаровъ видимо упала, чему особенно способствовали русскіе продавцы пеньки чрезъ поддѣлку товара и подкупъ браковщиковъ. Но всетаки коммерческій департаментъ рижскаго магистрата, которому былъ ввѣренъ надзоръ за пенечными амбарами и за купцами и за браковщиками зорко слѣдилъ за тѣми и другими[2]. Но ему не доставало того, чего вообще недоставало тогдашнимъ судьямъ — именно власти строго наказывать преступниковъ.
Между прочимъ пенечный торговецъ по имени Пантелей Еремѣевъ, поддѣлывая даже марки на бунтахъ пеньки, съумѣлъ пріобрѣсти въ высшемъ правленіи право безнаказанности. Рижское намѣстническое правленіе потребовало для пересмотра акты, касающіеся этого дѣла производимаго въ коммерческомъ департаментѣ, и не выслало ихъ обратно, чтобы только замять дѣло. Оно такъ и было замято. Этотъ случай, а также и то, что извѣстнаго Гаврилу Алексѣева, который передъ тѣмъ былъ наказанъ за преступленіе плетьми, и котораго также слѣдовало бы изгнать изъ гражданства, какъ и вышеназваннаго Пантелѣя Еремѣева, показываетъ, какъ безсиленъ новый законъ, если завѣдомо безсовѣстные люди умѣютъ пріобрѣтать нужную охрану у начальниковъ, и какъ мало годится намъ новая форма. Хотя по городовому положенію гражданству и было предоставлено право «исключать изъ общества тѣхъ, которые обвинялись
