вославномъ штилѣ; а академія, имѣющая антики языческихъ боговъ, можетъ испортить вкусъ ...
Оскорбившись отказомъ, трое моихъ талантливыхъ товарищей, отказались отъ учительства и поступили на священническія мѣста.
Остался вѣрнымъ своему призванiю одинъ изъ четверыхъ только я, болѣе терпѣливый. Я сталъ писать съ натуры, стараясь изучить ее насколько возможно. Разъ задумалъ я написать картинку, и сюжетомъ избралъ солдата — семинарскаго служителя, сидящаго на табуретѣ и щеткой чистящаго солдатскую пуговицу, ущемленную въ сквозную палочку. Полотно было готово, и я, удачно подмалевавъ его, поставилъ изображеніемъ къ стѣнкѣ. Приходитъ въ занятную ректоръ семинаріи, архимандритъ (уже умершій), съ экономомъ и, увидѣвъ подмалеваннаго солдата, строго спросилъ: „кто это писалъ“? — Я, — отвѣчаю ему. „А! это—ты! ты долженъ писать иконы, а не солдатъ. Павелъ Андреевичъ! обратился онъ къ эконому. Въ печку солдата, въ печку“! И приказаніе его было исполнено. Я думаю, что о. ректоръ никакого понятія не имѣлъ объ искусствѣ. Грустно было мнѣ послѣ той оцѣнки моего таланта, какую учинилъ о. ректоръ. Но противъ власти ничего не подѣлаешь... „Ipse dixit“. Тѣмъ не менѣе пламенное рвеніе къ искусству не ослабѣвало во мнѣ. Не смотря на запреты семинарскаго начальства ходить безъ позволенія въ городъ, я стадъ ходить и писать съ кое-кого портреты. Желая доказать, что я уже не мальчикъ, я, написавъ портретъ съ откупщика г. Стобеуса, при прошеніи моемъ представилъ его въ академію художествъ на званіе художника; въ 1850 году я получилъ это званіе, а съ нимъ и дипломъ, который далъ мнѣ возможность имѣть въ городѣ свою квартиру, на которой я, впрочемъ, только работалъ, а ночевалъ постоянно въ семинаріи, гдѣ продолжалъ все еще быть ученикомъ семинаріи по рисовальному классу. Званіе художника не льстило мнѣ, потому что я получилъ его какъ-бы по необходимости. Но съ дипломомъ въ рукахъ я могъ самостоятельно собою распоряжаться, что и сдѣлалъ. Я опять сталъ посѣщать классы академіи художествъ, будучи уже художникомъ; въ семинаріи мѣста мнѣ не давали, хотя и не увольняли. Я сталъ писать на академика! Къ этому представился прекрасный случай — написать портретъ съ ректора духовной академіи, преосвященнаго Макарія, который впослѣдствіи былъ митрополитомъ московскимъ. Портретъ былъ оконченъ и представленъ въ совѣтъ академіи художествъ, которая и удостоила меня въ 1854 году ноября 30 званія академика. Но и будучи уже академикомъ, я все еще числился ученикомъ семинаріи.
