Порой по улицѣ широкой
Встрѣчаешь козу иль свинью,
Иль кошки остовъ одинокій,
Сложившей голову въ бою.
Ужъ если грязь, то грязь такая,
Что люди вязнутъ съ головой,
Но, мать-природу обожая,
Знать не хотятъ о мостовой.
Когда жъ осушатся дороги,
То выѣзжаютъ на показъ
Особаго устройства дроги,
Что называютъ тарантасъ.
Гостинный дворъ у насъ отличный:
Въ немъ будетъ лавокъ пять или шесть[1],
Есть также и портной приличный
И магазины тоже есть.
Есть и театръ - онь съ виду страшенъ
И мохомь древности обросъ.
Отъ сотворенья не былъ крашенъ
И вѣтеръ ходитъ въ немъ насквозь.
Что годъ, то новая подставка,—
Не бойтесь, онъ не упадетъ.
И по крыльцу хоть вьются травы,
Но безопасенъ главный ходъ.
Даютъ «Аскольдову могилу»,
И «Цамна», «Рощинъ» ни по чемь,
А какъ балеты ни подъ силу,
То замѣняютъ казачкомъ.
Нѣмецкая улица принадлежала тогда еще къ числу плохихъ, улицъ Саратова. На мѣстѣ, дома Кузнецова стоялъ заброшенный глиняный домъ, почти развалины, пугавшія дѣтей. Тамъ, гдѣ теперь номера Сорокина, жилъ въ маленькомъ о трехъ окнахъ домикѣ настройщикъ фортепіано Фалькъ, торговавшій старыми фортепіано. На мѣстѣ дома Санина былъ невзрачный домишко съ маленькою лавченкою. На прочихъ мѣстахъ Нѣмецкой улицы были тоже деревянные или глиняные домишки съ длиннѣйшими заборами. Даже католическая церковь была маленькая, деревянная. На всей Нѣмецкой улицѣ
- ↑ Тогда существовалъ гостиный дворъ только у стараго собора.
