рѣться въ избахъ, и загоняютъ въ овчарни, гдѣ они и умираютъ по 20 и болѣе человѣкъ“ (Стр. 458).
Бѣдственное положеніе плѣнныхъ увеличивалось и отъ незнанія ими русскаго языка, и отъ неумѣнія объясняться съ русскими. Съ какою радостію плѣнные встрѣчали русскихъ, знавшихъ французскій языкъ! Не вынося морозовъ и неимѣя ни пищи, ни теплой одежды, плѣнные просили русскихъ, какъ милости, взять ихъ къ себѣ на услуженіе и даже закабалить, чѣмъ оставить идти дальше.
По словамъ старожиловъ, помѣщикъ села Аблязовки, Кузнецкаго уѣзда, оставилъ у себя много плѣнныхъ изъ одной партіи, и по ихъ просьбѣ, построивъ имъ домики, закрѣпостилъ ихъ къ себѣ.
Савену, какъ капитану и притомъ съ отмороженными ногами, оказано предпочтеніе: его вмѣстѣ съ другими посадили въ сани и накрыли сѣномъ. Такъ въ сѣнѣ онъ доѣхалъ до Саратова. Когда плѣнныхъ пригнали въ Симбирскъ, то тамъ всѣ дома переполнены были военноплѣнными, и ихъ погнали дальше. Проводникъ офицеръ предполагалъ, что они останутся на жительство въ Хвалынскѣ, но они были оставлены тамъ по дѣлу. Офицера, который велъ плѣнныхъ отдали подъ судъ за то, что онъ всю дорогу пьянствовалъ и пропилъ казенныя деньги, выданныя ему какъ на содержаніе плѣнныхъ солдатъ, такъ и на другія надобности. Въ Саратовѣ Савена положили въ Александровскую больницу, въ которой онъ пролежалъ 13 мѣсяцевъ, терпя большія лишенія. Саратовскій губернаторъ А. Д. Панчулидзевъ, этотъ симпатичный и гуманный человѣкъ, оказалъ большую услугу Савену: онъ пригласилъ его учить его дѣтей французскому языку и рисованію. Оставшись въ Саратовѣ, Савенъ въ продолженіе нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ былъ учителемъ и воспитателемъ въ аристократическихъ домахъ Саратова; многіе его ученики и до сихъ поръ здравствуютъ, равно и онъ самъ, несмотря на преклонные его годы — болѣе 120 лѣтъ.
Въ числѣ плѣнныхъ были важныя лица, какъ напримѣръ генералъ Сенъ-Жени и принцъ Гогенлоэ, полковникъ виртембергской службы. Въ ноябрѣ 1812 г. присланы были съ плѣнными и женщины.
Сначала саратовцы, а равно и плѣнные другихъ національностей, враждебно относились къ плѣннымъ французамъ. „Привезли въ Саратовъ, говоритъ Скопинъ, — плохой наблюдатель и еще менѣе разсказчикъ, — въ своемъ Дневникѣ подъ 28 октября 1813 г., плѣнныхъ изъ Могилева штабъ и оберъ-офицеровъ до 60 человѣкъ. Они взяты еще прошлаго года. Странно, что всѣ нынѣ гнушаются французовъ. Часть изъ сихъ офицеровъ были баварцы и ганноверцы. Обои сіи просили ихъ отдѣлить отъ французовъ, „ибо де они канальи“. Согласились ихъ всѣхъ оставить въ Саратовѣ, а французовъ выслать въ другіе города, за утѣсненіемъ въ семъ городѣ въ квартирахъ. И дѣйствительно, много городу утѣсненія и въ разсужденіи плѣнныхъ, и рекрутъ, и принимаемыхъ лошадей“ (Стр. 473).
Но подобныя отношенія, особенно привиллегированнаго класса саратовскаго общества, къ военноплѣннымъ продолжались не долго: симпатіи ко всему иностранному и въ частности къ французамъ были слишкомъ велики въ русскомъ обществѣ; кромѣ того французскій языкъ тогда составлялъ основу образованія юношества. Отчасти это
