VI-го, когда было привезено нѣсколько буддійскихъ книгъ, воспроизведенныхъ той же письменностью, и кончая приблизительно временемъ упраздненія въ странѣ сіогуната (1867 г.), совершалось обогащеніе языка массой словъ и выраженій, прямо вошедшихъ въ него изъ такъ называемаго классическаго или древне-китайскаго чтенія іероглифовъ. Изъ такихъ словъ чисто-китайскаго происхожденія большая часть осталась въ книжномъ языкѣ, а меньшая часть вошла въ составъ и разговорнаго. Къ этому надо прибавить, что китайскіе іероглифы почти съ самаго начала своего водворенія въ Японіи были санкціонированы государственною властью. Сверхъ того, что нѣкоторые изъ нихъ, теряя свое первоначальное значеніе, долго играли роль алфавита (Ман-ёо-гана), они одновременно съ этимъ начали также употребляться, примѣнительно къ духу японскаго языка, для обозначенія чисто-японскихъ понятій и даже стали комбинироваться при различномъ чтеніи въ цѣлый рядъ новыхъ словъ и выраженій, совершенно чуждыхъ Китаю. Такой словообразовательный процессъ, даже самостоятельное созиданіе совершенно новыхъ іероглифовъ, происходитъ еще и теперь въ Японіи съ прежней силой. Словомъ, на первый взглядъ можетъ показаться, что благодаря имъ произошло нѣчто въ родѣ перелома въ исторіи языка.
Въ дѣйствительности же, какою бы популярностью ни пользовались въ Японіи китайскіе іероглифы, послужившіе даже источникомъ для всѣхъ существующихъ въ языкѣ алфавитовъ, тѣмъ не менѣе японскій языкъ, какъ языкъ агглютинирующій, своеобразно развившійся отъ одного изъ древнѣйшихъ языковъ Востока, какъ нельзя болѣе укрѣпился въ своей самобытности, хотя все время развивался (эволюціонировалъ) и широко примѣнялъ эти японизированные іероглифы, связывая ихъ въ текстѣ алфавитными знаками. Къ тому же оба языка, японскій и китайскій, по существу своему совершенно чужды другъ другу и между ними съ точки зрѣнія лингвистической нѣтъ ничего общаго. Разъ существуетъ такая огромная пропасть между обоими языками, то, какъ бы велико ни было словозаимствованіе однимъ изъ другого, каковъ бы ни былъ своеобразный процессъ дальнѣйшаго словообразованія, какія бы формы книжной рѣчи ни образовывались отъ этихъ
