ментомъ въ нормальный строй какъ европейскаго, такъ, вѣроятно, и всякаго другого общества.
Не трудно показать, откуда проистекаетъ эта постоянная связь.
Съ особенной очевидностью она обнаруживается въ альтруистическомъ самоубійствѣ первобытныхъ обществъ. Именно потому, что подчиненность индивидуума группѣ есть ихъ основной принципъ, альтруистическое самоубійство является здѣсь, такъ сказать, необходимымъ актомъ коллективной дисциплины. Если бы въ тѣ времена человѣкъ не относился легко къ своей жизни, онъ не былъ бы тѣмъ, чѣмъ онъ долженъ былъ быть; а разъ онъ мало дорожитъ своей жизнью, то все, что угодно, могло служить для него поводомъ къ самоубійству. Слѣдовательно, существуетъ тѣсная связь между практикой самоубійства и нравственнымъ укладомъ общества. То же наблюдается въ настоящее время въ той исключительной средѣ, гдѣ особенно сильны самоотреченіе и обезличеніе. Еще и до сихъ поръ военный духъ можетъ сохранять свою силу лишь при томъ условіи, чтобы личность отреклась отъ самой себя, а такое самоотреченіе неизбѣжно открываетъ дорогу самоубійству.
По противоположнымъ причинамъ, въ обществахъ и средахъ, гдѣ достоинство личности является верховною цѣлью поведенія, гдѣ человѣкъ является богомъ для человѣка, личность довольно легко склоняется къ тому, чтобы признать божествомъ человѣка, находящагося внутри ея самой, и возводить самое себя въ предметъ своего собственнаго культа. Когда мораль стремится прежде всего дать личности очень высокую идею о ней самой,—достаточно извѣстной комбинаціи обстоятельства, чтобы эта личность сдѣлалась неспособной признавать что-либо выше себя. Индивидуализмъ, несомнѣнно, не есть непремѣнно эгоизмъ, но онъ приближается къ нему; нельзя поощрять одно, не содѣйствуя росту другого. Такимъ образомъ возникаетъ эгоистическое самоубійство. Наконецъ, у народовъ, гдѣ прогрессъ бываетъ и
