расло одновременно съ войной, то это обусловливалось моральной неустойчивостью, которая, по различнымъ причинамъ, увеличилась въ обѣихъ странахъ. Наконецъ, такимъ же образомъ можно объяснить, почему, несмотря на подобныя частичныя совпаденія, антагонизмъ все-таки является болѣе общимъ фактомъ. Аномичное самоубійство носитъ массовой характеръ только въ опредѣленныхъ мѣстахъ—тамъ, гдѣ замѣчается огромный подъемъ въ промышленной и торговой дѣятельности. Эгоистическое самоубійство, вѣроятно, является наиболѣе распространеннымъ; поэтому оно и вытѣсняетъ кровавыя преступленія.
Итакъ, мы приходимъ къ слѣдующему заключенію. Если развитіе самоубійства и убійства часто бываетъ обратно пропорціонально, то это зависитъ не отъ того, что они являются двумя различными сторонами одного и того же явленія, а отъ того, что, съ извѣстныхъ точекъ зрѣнія, они представляютъ собою два противоположныхъ соціальныхъ теченія. Они тогда исключаютъ взаимно другъ друга, какъ день исключаетъ ночь, какъ болѣзни, обусловленныя крайней сыростью, исключаютъ болѣзни отъ крайней сухости. И если, несмотря на общее противорѣчіе, не исключается все-таки и возможность гармоніи, то это можно объяснить тѣмъ, что извѣстные виды самоубійства не только не зависятъ отъ причинъ, противоположныхъ причинамъ, вызывающимъ убійства, но выражаютъ собою то же самое соціальное состояніе и развиваются въ той же самой соціальной средѣ, что и убійства. Можно, кромѣ того, предвидѣть, что убійства, сосуществующія съ аномичнымъ самоубійствомъ, и убійства, уживающіяся съ самоубійствомъ альтруистическимъ, не должны быть однородны; что, вслѣдствіе этого, убійство такъ же, какъ и самоубійство, не представляетъ собой съ точки зрѣнія криминалиста нѣкоторой единой и нераздѣльной сущности, но должно разсматриваться, какъ множественность видовъ, весьма отличныхъ другъ отъ друга. Но здѣсь не мѣсто настаивать на этомъ важномъ для криминологіи тезисѣ.
