Эгоистическое самоубійство и убійство обусловливаются, такимъ образомъ, антагонистичными причинами, и поэтому невозможно, чтобы одно развивалось свободно тамъ, гдѣ процвѣтаетъ другое. Тамъ, гдѣ общественныя страсти отличаются жизненностью, человѣкъ гораздо менѣе склоненъ какъ къ безплоднымъ мечтаніямъ, такъ и къ холоднымъ расчетамъ эпикурейца. Привыкнувъ лишь въ слабой степени считаться съ судьбою личностей, онъ не слишкомъ тревожится о своей участи. Мало заботясь о человѣческихъ страданіяхъ, онъ легче сноситъ и бремя своихъ личныхъ горестей.
Напротивъ, по тѣмъ же самымъ причинамъ, альтруистическое самоубійство и убійство могутъ свободно итти ровнымъ шагомъ, они оба зависятъ отъ аналогичныхъ условій, разнящихся лишь по степени. Привыкнувъ презирать свою собственную жизнь, нельзя уважать и чужую. Въ силу этой причины, убійства и добровольныя смерти присущи нѣкоторымъ первобытнымъ народамъ. Однако, было бы неправдоподобно объяснять той же причиной случаи параллелизма, наблюдаемые нами у цивилизованныхъ народовъ. Состояніе чрезмѣрнаго альтруизма не могло бы породить тѣ наблюдаемые нами случаи самоубійства, которые въ самой культурной средѣ сосуществуютъ въ большомъ числѣ съ умышленными убійствами. Чтобы толкать на самоубійство, альтруизмъ долженъ обладать исключительною интенсивностью,—даже большею, чѣмъ это нужно для того, чтобы побуждать къ убійству. Въ самомъ дѣлѣ, какую бы слабую цѣнность я ни придавалъ существованію личности вообще, моя собственная личность всегда будетъ значить въ моихъ глазахъ больше, чѣмъ личность другого. При прочихъ равныхъ условіяхъ, средній человѣкъ болѣе склоненъ уважать человѣческую личность въ самомъ себѣ, чѣмъ у подобныхъ себѣ; вслѣдствіе этого, требуется болѣе энергичный стимулъ, чтобы преодолѣть это чувство уваженія въ первомъ случаѣ, чѣмъ во второмъ. Но, въ настоящее время, внѣ нѣкоторыхъ и немногочисленныхъ спеціальныхъ
