бѣжденный подчиняется, признаетъ свое безсиліе и, предупреждая дѣйствіе естественнаго отбора, отступаетъ отъ борьбы, лишая себя жизни. Тамъ же, гдѣ, наоборотъ, средняя мораль носитъ болѣе жестокій характеръ, гдѣ жизнь человѣческая чтится менѣе, онъ возмущается, объявляетъ обществу войну и убиваетъ другихъ, вмѣсто того, чтобы убивать себя. Словомъ, самоубійство и убійство, оба суть акты насилія. Но насиліе, лежащее въ ихъ корнѣ, въ одномъ случаѣ, не встрѣчая противодѣйствія въ соціальной средѣ, становится убійствомъ; въ другомъ же, сдерживаемое общественнымъ сознаніемъ, оно обращается къ своему источнику, и жертвою его становится субъектъ, которому оно обязано своимъ происхожденіемъ.
Самоубійство, такимъ образомъ, признается преобразованнымъ и смягченнымъ убійствомъ. При такой характеристикѣ оно представляется почти что благодѣтельнымъ; ибо если само по себѣ оно и не благо, то, по крайней мѣрѣ, меньшее зло, избавляющее насъ отъ худшаго. Пожалуй, даже не слѣдуетъ пытаться сдерживать его развитіе запретительными мѣрами; вѣдь это могло бы разнуздать влеченіе къ убійству. Самоубійство, въ такомъ объясненіи, является предохранительнымъ клапаномъ, который не слѣдуетъ запирать. И, наконецъ, самоубійство представляетъ огромное преимущество, избавляя насъ безъ общественнаго вмѣшательства, наивозможно простымъ и экономнымъ способомъ, отъ извѣстнаго количества безполезныхъ или вредныхъ субъектовъ. Не предпочтительнѣе ли было бы предоставить имъ мирно уничтожить самихъ себя, нежели вынуждать общество извергать ихъ насильственно изъ своего лона.
Но обосновано ли это остроумное положеніе? Вопросѣ распадается на двѣ половины, и каждую надлежитъ изслѣдовать отдѣльно. Тождественны ли психологическія условія преступленія и самоубійства? Существуетъ ли антагонизмъ между соціальными условіями, отъ которыхъ они зависятъ?
