являлась самодовлѣющею цѣлью для самой себя. Человѣкъ считался простымъ орудіемъ въ ея рукахъ; отъ нея, казалось, получалъ онъ всѣ свои права, и по отношенію къ ней не имѣлъ никакихъ правъ, потому что онъ былъ ничто внѣ ея. Но, мало-по-малу, отношенія измѣнились. По мѣрѣ того, какъ общества становились все болѣе многолюдными и сплоченными, они дѣлались все сложнѣе, возникало раздѣленіе труда, умножались индивидуальныя различія[1], и уже приближалось время, когда между членами одной и той же группы не остается ничего общаго, кромѣ того, что всѣ они—люди. При этихъ условіяхъ, общественное чувство неизбѣжно направляется со всей своей силою на тотъ единственный предметъ, который еще остается въ его распоряженіи и которому оно сообщаетъ поэтому несравненную цѣнность. Такъ какъ человѣческая личность является единственнымъ предметомъ, который можетъ одушевить всѣ сердца, такъ какъ возвеличеніе личности является единственною цѣлью, которую можно преслѣдовать коллективно, то она не можетъ не пріобрѣсти въ глазахъ всѣхъ исключительной важности. Она поднимается такимъ образомъ выше всѣхъ человѣческихъ цѣлей и получаетъ религіозный характеръ.
Этотъ культъ человѣка представляетъ собою нѣчто совершенно иное, чѣмъ тотъ эгоистическій индивидуализмъ, о которомъ мы говорили выше и который ведетъ къ самоубійству. Не отрывая личностей отъ общества и отъ сверхиндивидуальныхъ цѣлей, этотъ культъ объединяетъ ихъ на одной мысли и дѣлаетъ изъ нихъ служителей одного и того же дѣла. Ибо тотъ человѣкъ, который ставится, такимъ образомъ, предметомъ общественной любви и почитанія, не есть та конкретная, эмпирическая личность, каковой является каждый изъ насъ; это—человѣкъ вообще, идеальное человѣчество, какъ его понимаетъ каждый народъ въ каждый моментъ своей исторіи. Никто изъ насъ не воплощаетъ его
- ↑ См. наше Division du travail social, кн. II.
