значенія подобнымъ мистическимъ представленіямъ и не допускаетъ никакихъ сверхчеловѣческихъ началъ въ человѣкѣ. И разсуждая такимъ именно образомъ, Ферри въ его Omicidio-Suicidio пришелъ къ заключенію, что всякое осужденіе самоубійства является пережиткомъ прошлаго, которому суждено исчезнуть. Считая абсурдомъ съ раціоналистической точки зрѣнія положеніе о томъ, что человѣкъ можетъ имѣть какую-нибудь цѣль внѣ самого себя, онъ умозаключаетъ отсюда, что мы всегда обладаемъ свободой отказаться отъ выгодъ совмѣстной жизни, отказываясь отъ существованія. Право на жизнь, по его мнѣнію, логически приводитъ насъ къ праву на смерть.
Но подобная аргументація слишкомъ быстро умозаключаетъ отъ формы къ существу вопроса, отъ словеснаго выраженія нашего чувства къ самому чувству. Безъ сомнѣнія, взятые сами по себѣ и въ ихъ абстрактномъ видѣ, религіозные символы, посредствомъ которыхъ мы выражаемъ уваженіе, внушаемое намъ человѣческой личностью, не соотвѣтствуютъ ничему реальному. И это очень легко доказать. Но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что самое-то уваженіе ровно ни на чемъ не основано. То обстоятельство, что это уваженіе играетъ главную роль въ нашемъ правѣ и въ нашей морали, должно, напротивъ, предостеречь насъ отъ подобнаго толкованія. Поэтому, вмѣсто того, чтобы буквально понимать это выраженіе, мы изслѣдуемъ его въ его сущности, посмотримъ, какъ оно возникало, и увидимъ, что если вульгарная формулировка его топорна, то это не мѣшаетъ ему имѣть объективную цѣнность.
Въ самомъ дѣлѣ, своего рода трансцендентность, приписываемая нами человѣческой личности, не представляетъ изъ себя ничего специфически ей присущаго. Ее встрѣчаемъ мы и въ другихъ случаяхъ. Она—лишь отпечатокъ, который оставляютъ на предметахъ коллективныя чувства, достигшія извѣстной силы. И именно потому, что эти чувства исходятъ изъ коллективности, и тѣ цѣли, къ которымъ благодаря имъ направляется наша дѣятельность, могутъ но-
