торской эпохи. Только съ теченіемъ времени увеличился списокъ поводовъ, дающихъ право на прощеніе. И въ концѣ концовъ осталась лишь одна только causa injusta: желаніе ускользнуть отъ послѣдствій судебнаго приговора. Но и тутъ былъ такой періодъ, когда, повидимому, законъ, исключавшій возможность прощенія въ этомъ случаѣ, оставался безъ примѣненія[1].
Если отъ античной общины спуститься къ первобытнымъ народамъ, среди которыхъ процвѣтаетъ самоубійство, вытекающее изъ альтруистическихъ побужденій, то тамъ будетъ очень трудно найти что-нибудь опредѣленное въ области обычнаго законодательства, относящагося къ этому предмету. Однако, снисходительность, съ которой тамъ встрѣчается самоубійство, позволяетъ думать, что оно не запрещено закономъ. Возможно, впрочемъ, что оно пользуется терпимостью не во всѣхъ случаяхъ. Но какъ бы тамъ ни было, остается несомнѣннымъ, что изъ всѣхъ обществъ, перешагнувшихъ черезъ эту первичную стадію развитія, мы не знаемъ ни одного, въ которомъ бы личности предоставлялось безъ всякихъ оговорокъ право кончать съ собой. Правда, въ Греціи, какъ и въ Италіи, былъ періодъ, когда древнія узаконенія, относящіяся къ самоубійству, вышли почти совершенно изъ употребленія. Но это имѣло мѣсто только въ эпоху упадка самихъ античныхъ общинъ. Поэтому нельзя ссылаться на подобную запоздалую терпимость, какъ на примѣръ, достойный подражанія: она, очевидно, тѣсно связана съ тяжелыми потрясеніями, переживавшимися обществомъ въ ту эпоху. Это было симптомомъ агоніи.
Подобная всеобщность отрицательнаго отношенія къ самоубійству, если не обращать вниманія на случаи регресса, уже сама по себѣ является поучительнымъ фактомъ, способнымъ внушить сомнѣніе слишкомъ снисходительнымъ моралистамъ. Автору, который осмѣлился бы въ этомъ
- ↑ Въ періодъ конца республики и начала имперіи. См. Geiger, стр. 69.
