продолжаютъ запрещать самоубійство и налагать за него наказанія,—общее моральное сознаніе также относится къ нему отрицательно. Оно все еще внушаетъ народному сознанію какое-то отвращеніе, распространяющееся и на то мѣсто, гдѣ самоубійца привелъ въ исполненіе свое рѣшеніе, и на тѣхъ лицъ, которыя касались его трупа. Оно составляетъ моральный порокъ, хотя общественное мнѣніе, повидимому, имѣетъ тенденцію сдѣлаться въ этомъ отношеніи болѣе снисходительнымъ, чѣмъ раньше. Къ тому же, самоубійство сохранило отъ старыхъ временъ въ умахъ общества кое-какой налетъ преступности. Большей частью законодательство разсматриваетъ сообщника самоубійцы, какъ убійцу. Это не могло бы имѣть мѣста, если бы на самоубійство смотрѣли, какъ на дѣяніе, безразличное въ нравственномъ отношеніи.
Подобное же законодательство встрѣчается у всѣхъ христіанскихъ народовъ и оно почти повсюду осталось болѣе строгимъ, чѣмъ во Франціи. Въ Англіи еще въ X вѣкѣ король Эдуардъ въ одномъ изъ изданныхъ имъ „Каноновъ“ приравнивалъ самоубійцу къ ворамъ, разбойникамъ и преступникамъ всякаго рода. До 1823 г. существовалъ обычай тащить трупъ самоубійцы по улицамъ, проткнувъ его коломъ, и хоронить его при большой дорогѣ безъ всякой религіозной церемоніи. Да и теперь ихъ хоронятъ отдѣльно отъ прочихъ. Самоубійца объявлялся отступникомъ (felo de se), а его имущество отбиралось государствомъ. И только въ 1870 году былъ отмѣненъ этотъ законъ, одновременно со всѣми другими видами конфискацій за отступничество. Правда, слишкомъ преувеличенное наказаніе уже давно сдѣлало законъ неприложимымъ; судъ присяжныхъ обходилъ его, заявляя по большей части, что самоубійца дѣйствовалъ въ моментъ сумасшествія и, слѣдовательно, является невмѣняемымъ. Но самый актъ, все-таки, квалифицируется, какъ преступленіе; каждый разъ, какъ онъ совершается, онъ бываетъ предметомъ формальнаго судебнаго слѣдствія и суда, и въ принципѣ покушеніе на него наказуемо. По сло-
