только должны лежать внѣ индивидуальнаго сознанія, но что именно это-то внѣшнее положеніе и сообщаетъ имъ ихъ специфическія черты. Для нихъ существенно то, что онѣ мало доступны для индивидовъ и что эти послѣдніе лишь съ трудомъ могутъ приспособлять ихъ къ обстоятельствамъ; въ этомъ же заключается причина того, что они упорно сопротивляются всякимъ измѣненіямъ.
Однако, несомнѣнно, что все соціальное сознаніе не можетъ сдѣлаться въ такой степени внѣшнимъ и матеріальнымъ. Вся національная эстетика не исчерпывается тѣми произведеніями искусства, которыя ею вдохновлены; вся мораль не можетъ быть сведена къ опредѣленнымъ заповѣдямъ, — большая ея часть остается неуловимой. Существуетъ еще обширная область коллективной жизни, остающаяся на свободѣ; существуетъ цѣлая масса соціальныхъ потоковъ, которые направляются то въ одну, то въ другую сторону, то расходятся, то сталкиваются между собой, перекрещиваются и смѣшиваются тысячью различныхъ способовъ, и именно потому, что они находятся въ непрерывномъ движеніи, они не могутъ принять никакой объективной формы. Сегодня потокъ тоски и отчаянія заливаетъ общество; завтра, наоборотъ, всѣ сердца уноситъ съ собой вѣяніе радостной довѣрчивости. Въ теченіе одного періода все общество увлекается индивидуализмомъ, но наступаетъ другой періодъ—и преобладающимъ вліяніемъ начинаютъ пользоваться уже соціальныя и филантропическія настроенія; вчера общество увлекалось космополитизмомъ, сегодня всѣ умы захватываетъ патріотическое настроеніе. И весь этотъ водоворотъ, эти приливы и отливы приходятъ и уходятъ, ничуть не измѣняя основныхъ постановленій права и правилъ морали, застывшихъ въ своихъ священныхъ формахъ. Вѣдь и сами эти предписанія лишь выражаютъ подчиненную имъ жизнь, частью которой они являются; они вытекаютъ изъ нея, но не подавляютъ ея. Въ основаніи всѣхъ соціальныхъ нормъ заложены дѣятельныя и живыя чувства, которыя эти формулы резюмируютъ, но которыхъ онѣ являются
