торую самопроизвольно принимаетъ природа индивида, выходя за свои собственные предѣлы, но какъ противодѣйствующую ей силу, которая ограничиваетъ индивидовъ и противъ которой они направляютъ свои силы! И, наконецъ, что можно сказать объ этой интуиціи, посредствомъ которой, мы яко-бы прямо и непосредственно знакомимся не только съ элементомъ, т. е. съ индивидомъ, но и съ ихъ соединеніемъ, т. е. съ обществомъ? Если, дѣйствительно, достаточно только открыть глаза и быть внимательнымъ, чтобы тотчасъ-же замѣтитъ законы соціальнаго міра, то соціологія оказалась-бы лишней или, по крайней мѣрѣ, очень простой. Къ несчастію, факты слишкомъ ясно доказываютъ, какъ некомпетентно сознаніе по отношенію въ этомъ дѣлѣ. Никогда оно само по себѣ, безъ всякаго воздѣйствія извнѣ, не могло бы даже заподозрить той желѣзной закономѣрности, которая ежегодно и въ одномъ и томъ же количествѣ воспроизводитъ опредѣленное число демографическихъ явленій. И уже само собою разумѣется, сознаніе, предоставленное своимъ собственнымъ силамъ, не въ состояніи открыть причины этой закономѣрности.
Но отдѣляя, такимъ образомъ, соціальную жизнь отъ индивидуальной, мы отнюдь не хотимъ сказать, что въ ней нѣтъ психологическаго элемента. Наоборотъ, совершенно очевидно, что она по существу своему состоитъ изъ представленій; но только коллективныя представленія обладаютъ совершенно иной природой, чѣмъ представленія индивидуальныя. Мы не видимъ никакой несообразности въ томъ мнѣніи, что соціологія есть психологія, если только при этомъ добавить, что соціальная психологія имѣетъ свои собственные законы, отличающіеся отъ законовъ психологіи индивидуальной. Мы подтвердимъ нашу мысль примѣромъ, который сдѣлаетъ ее болѣе понятной. Обыкновенно, происхожденіе религіи приписываютъ чувству страха или уваженія, которое внушаютъ сознательнымъ существамъ таинственныя и страшныя явленія. Съ этой точки зрѣнія, религія представляется простымъ проявленіемъ индивидуальныхъ
