привело бы къ тому, что пришлось-бы отрицать всякое измѣненіе, или признать его необъяснимымъ. Между тѣмъ, нѣкоторые ученые не остановились передъ защитой этого крайняго тезиса; но для его обоснованія нашлись только два, поистинѣ необычайные аргумента. Говорили, во-первыхъ, что, „въ силу странной привилегіи, мы располагаемъ въ соціологіи интимнымъ познаніемъ, какъ единичнаго элемента, который есть наше индивидуальное сознаніе, такъ и того сложнаго образованія, которымъ является совокупность отдѣльныхъ сознаній“; во-вторыхъ, утверждали, будто, „въ силу этой двойной интуиціи, мы можемъ ясно констатировать, что по удаленіи всѣхъ индивидуумовъ общество обращается въ ничто“[1][2].
Первое утвержденіе является смѣлымъ отрицаніемъ всей современной психологіи. Въ настоящее время всѣ ученые согласны съ тѣмъ, что психическая жизнь не можетъ быть познана съ перваго взгляда, что она, наоборотъ, имѣетъ глубокую подпочву, куда не можетъ проникнуть интимное самонаблюденіе и которую мы постигаемъ только мало-по-малу, путемъ обходныхъ и сложныхъ пріемовъ, аналогичныхъ съ тѣми, которые употребляетъ наука по отношенію къ внѣшнему міру. Такимъ образомъ, нельзя сказать, что природа сознанія не представляетъ уже болѣе для насъ никакихъ тайнъ. Что же касается второго положенія, то оно совершенно произвольно. Авторъ можетъ увѣрять, что, согласно его личному впечатлѣнію, въ обществѣ нѣтъ ничего реальнаго, кромѣ того, что происходитъ отъ индивида, но для поддержки этого утвержденія нельзя выдвинуть никакихъ доказательствъ, и, слѣдовательно, всякій споръ на эту тему невозможенъ. И какъ легко, въ противовѣсъ этому чувству, было-бы выставить другое противоположное чувство большого числа людей, которые представляютъ себѣ общество не какъ форму, ко-
