личнаго темперамента, являются на самомъ дѣлѣ слѣдствіемъ и продолженіемъ нѣкотораго соціальнаго состоянія, которое находитъ себѣ въ нихъ внѣшнее обнаруженіе.
Такимъ образомъ разрѣшается вопросъ, поставленный нами въ началѣ этой книги. Слѣдовательно, утвержденіе, что каждое человѣческое общество имѣетъ болѣе или менѣе сильно выраженную наклонность къ самоубійству, не является метафорой; выраженіе это имѣетъ свое основаніе въ самой природѣ вещей. Каждая соціальная группа дѣйствительно имѣетъ къ самоубійству опредѣленную, присущую именно ей, коллективную наклонность, которая уже опредѣляетъ собой размѣры индивидуальныхъ наклонностей, а отнюдь не наоборотъ. Наклонность эту образуютъ тѣ теченія эгоизма, альтруизма или аноміи, которыя въ данный моментъ охватываютъ общество, а уже ихъ послѣдствіемъ являются предрасположенія къ томительной меланхоліи, или къ дѣятельному самоотреченію, или къ безнадежной усталости. Эти-то коллективныя наклонности, проникая въ индивидъ, и вызываютъ въ немъ рѣшеніе покончить съ собой. Что касается случайныхъ происшествій, считающихся обыкновенно ближайшими причинами самоубійства, то они оказываютъ на человѣка только то вліяніе, которое возможно при наличности даннаго моральнаго предрасположенія человѣка, являющагося въ свою очередь только отголоскомъ моральнаго состоянія общества. Для того, чтобы объяснить отсутствіе привязанности къ жизни, человѣкъ ссылается на обстоятельства, которыя его непосредственно окружаютъ; онъ находитъ, что жизнь скучна, потому что ему самому скучно. Конечно, съ одной стороны, тоска приходитъ къ нему извнѣ, но не зависитъ отъ той или другой случайности въ его жизни, а отъ той общественной группы, которой онъ составляетъ часть. Вотъ почему нѣтъ ничего, что бы могло служить случайной причиной самоубійства; все зависитъ отъ той интенсивности, съ которой влекущія за собой самоубійства причины оказывали свое воздѣйствіе на индивида.
