присущей этому послѣднему томительной прелести; въ немъ доминируетъ болѣе или менѣе сильное отвращеніе къ жизни. Подобное состояніе у своихъ современниковъ уже наблюдалъ Сенека одновременно съ вытекающими изъ него самоубійствами. „Поражающее насъ зло находится не около насъ, оно—въ насъ самихъ. Мы лишены силъ что-либо перенести, не въ состояніи вытерпѣть страданія, нетерпѣливы, не можемъ наслаждаться радостью. Сколько людей призываютъ смерть потому, что, испробовавъ всѣ возможныя перемѣны, они приходятъ къ заключенію, что имъ знакомы уже всѣ ощущенія и ничего новаго они испытать не могутъ[1]. Въ новѣйшей литературѣ наиболѣе яркимъ представителемъ такого типа является Рене у Шатобріана. Въ то время, какъ Рафаель—мечтатель, погружающійся въ себя,—Рене ненасытенъ: „меня упрекаютъ въ томъ, восклицаетъ онъ съ горечью, что у меня непостоянные вкусы, что одна и та же химера не въ состояніи долго занимать меня, что я вѣчно нахожусь во власти воображенія, которое стремится возможно скорѣе исчерпать дно моихъ желаній, какъ будто ихъ наличность его удручаетъ; меня обвиняютъ въ томъ, что я всегда ставлю себѣ цѣль, которой не могу достигнуть; увы! я только ищу неизвѣстное благо, которое я инстинктивно чувствую. Не моя въ томъ вина, что я повсюду нахожу препятствія и что все уже достигнутое теряетъ для меня всякую цѣнность?[2] Это описаніе довершаетъ характеристику тѣхъ чертъ сходства и различія между самоубійствомъ эгоистическимъ и аномичнымъ, которыя уже были выше установлены нашимъ соціологическимъ анализомъ. Самоубійцы и того и другого типа страдаютъ тѣмъ, что можно называть „болѣзнью безконечности“, но въ обоихъ случаяхъ эта болѣзнь принимаетъ неодинаковыя формы. Въ первомъ случаѣ мы имѣемъ дѣло съ разсудочнымъ умомъ, который
