средѣ, гдѣ всѣ обладаютъ только среднимъ достаткомъ, ни у кого не является достаточнаго повода завидовать. Напротивъ, богатство даетъ намъ иллюзію, будто мы зависимъ только отъ самихъ себя. Уменьшая сопротивленіе, которое намъ противопоставляютъ обстоятельства, богатство позволяетъ намъ думать, что они могутъ быть безконечно побѣждаемы. Чѣмъ меньше человѣкъ ограниченъ въ своихъ желаніяхъ, тѣмъ тяжелѣе для него всякое ограниченіе. Поэтому, не безъ основанія множество религіозныхъ ученій восхваляло благодѣянія и нравственную цѣнность бѣдности; послѣдняя служитъ лучшей школой къ тому, чтобы человѣкъ пріучился къ самообузданію. Принужденный неустанно дисциплинировать самого себя, индивидъ легче приспособляется къ коллективной дисциплинѣ; наоборотъ, богатство, возбуждая индивидуальныя желанія, всегда несетъ съ собою духъ возмущенія, который есть уже источникъ безнравственности. Конечно, все вышесказанное нельзя истолковать въ томъ смыслѣ, что слѣдуетъ препятствовать человѣку въ его борьбѣ за улучшеніе матеріальнаго положенія; но если противъ той моральной опасности, которую влечетъ за собой ростъ благосостоянія, извѣстны противоядія, то все-таки не слѣдуетъ упускать ее изъ вида.
Если бы аномія проявлялась всегда, какъ въ предыдущихъ случаяхъ, въ видѣ перемежающихся приступовъ и острыхъ кризисовъ, то, конечно, время отъ времени, она могла бы заставить колебаться соціальный процентъ самоубійствъ, но не была бы его постояннымъ и регулярнымъ факторомъ. Существуетъ, между тѣмъ, опредѣленная сфера соціальной жизни, въ которой аномія является хроническимъ явленіемъ; мы говоримъ о коммерческомъ и промышленномъ мірѣ.
Въ теченіе цѣлаго вѣка экономическій прогрессъ стремился главнымъ образомъ къ тому, чтобы освободить промышленное развитіе отъ всякой регламентаціи. Вплоть до
