выходитъ за предѣлы тѣлесныхъ нуждъ, и потому освобождается отъ ярма физической природы, но попадаетъ подъ ярмо общества.
Въ моментъ общественной дезорганизаціи, будетъ ли она происходить въ силу болѣзненнаго кризиса или, наоборотъ, въ періодъ благопріятныхъ, но слишкомъ внезапныхъ соціальныхъ преобразованій,—общество оказывается временно неспособнымъ проявлять нужное воздѣйствіе на человѣка, и въ этомъ мы находимъ объясненіе тѣхъ рѣзкихъ повышеній кривой самоубійствъ, которыя мы установили выше.
И, дѣйствительно, въ моментъ экономическихъ бѣдствій мы можемъ наблюдать, какъ разразившійся кризисъ влечетъ за собой извѣстное смѣшеніе классовъ,—въ силу котораго цѣлый рядъ людей оказывается отброшеннымъ въ разрядъ низшихъ соціальныхъ категорій. Многіе принуждены урѣзать свои требованія, сократить свои привычки и, вообще, пріучиться себя сдерживать. По отношенію къ этимъ людямъ вся работа, всѣ плоды соціальнаго воздѣйствія пропадаютъ такимъ образомъ даромъ, и ихъ моральное воспитаніе должно начать сызнова. Само собой разумѣется, что общество не въ состояніи единымъ взмахомъ пріучить этихъ людей къ новой жизни, къ добавочному самоограниченію. Въ результатѣ, всѣ они не могутъ примириться со своимъ ухудшившимся положеніемъ; и даже одна перспектива ухудшенія становится для нихъ невыносимой; страданія, заставляющія ихъ насильственно прервать измѣнившуюся жизнь, наступаютъ раньше, чѣмъ они успѣли извѣдать эту жизнь на опытѣ. Но то же самое происходитъ въ томъ случаѣ, если соціальный кризисъ имѣетъ своимъ послѣдствіемъ внезапное увеличеніе обшаго благосостоянія и богатства. Здѣсь опять-таки мѣняются условія жизни, и та скала, которою опредѣлялись потребности людей, оказывается устарѣвшей; она передвигается вмѣстѣ съ возрастаніемъ общественнаго богатства,—поскольку она опредѣляетъ въ общемъ и цѣ-
