Соотношеніе между экономическимъ состояніемъ страны и процентомъ самоубійствъ наблюдается не только въ нѣсколькихъ исключительныхъ случаяхъ; оно является общимъ закономъ. Цифра банкротствъ можетъ служить барометромъ, отражающимъ съ достаточной чувствительностью измѣненія, происходящія въ экономической жизни. Если наблюдается, что при переходѣ отъ одного года къ слѣдующему цифра эта внезапно увеличивается, можно быть увѣреннымъ, что произошла какая-нибудь значительная пертурбація въ финансовомъ мірѣ. Въ періодъ 1845—1869 годовъ три раза наблюдалось внезапное повышеніе банкротствъ,—этотъ характерный симптомъ кризиса; въ продолженіе этого періода годовое увеличеніе числа банкротствъ равнялось 3,2%; въ 1847 г. оно достигаетъ 26%, въ 1854—37%, въ 1861—20%. Именно въ эти моменты можно было констатировать также исключительно быстрый ростъ числа самоубійствъ; въ то время, какъ на протяженіи этихъ 24 лѣтъ годовая сумма самоубійствъ увеличивается только на 2%, въ 1847 году увеличеніе достигало 17%, въ 1854—8%, въ 1864—9%.
Но чему именно должны мы приписать такое вліяніе кризисовъ? Не потому-ли происходитъ это явленіе, что съ потрясеніемъ общественнаго благосостоянія растетъ нищета? Не потому-ли, что условія жизни становятся тяжелѣе, разставаться съ нею болѣе легко? Подобное объясненіе соблазнительно по своей несложности, тѣмъ болѣе, что совпадаетъ съ общепринятымъ мнѣніемъ о самоубійствѣ; тѣмъ не менѣе, факты противорѣчатъ ему.
Въ самомъ дѣлѣ, если число добровольныхъ смертей увеличивается въ силу того, что условія жизни становятся тяжелѣе, оно должно было бы замѣтно уменьшаться въ тотъ періодъ, когда благосостояніе страны улучшается. Но, въ то время, какъ чрезмѣрное возрастаніе стоимости предметовъ первой необходимости дѣйствительно вызываетъ повышеніе числа самоубійствъ, это послѣднее, какъ показываетъ опытъ, не опускается ниже средняго уровня въ тотъ
