можно наблюдать постоянный обмѣнъ идей и чувствъ между всѣми и каждымъ, и поэтому индивидъ не предоставленъ своимъ единичнымъ силамъ, но имѣетъ долю участія въ коллективной энергіи, находитъ въ ней поддержку въ минуты слабости и упадка.
Однако, все это имѣетъ только второстепенное значеніе. Крайній индивидуализмъ не только благопріятствуетъ дѣятельности причинъ, вызывающихъ самоубійства, но можетъ самъ считаться одной изъ причинъ такого рода. Онъ не только устраняетъ препятствія, сдерживающія стремленіе людей убивать себя, но самъ возбуждаетъ это стремленіе и даетъ мѣсто спеціальному виду самоубійствъ, которыя носятъ на себѣ его отпечатокъ. Надо обратить особенное вниманіе на это обстоятельство потому, что въ этомъ состоитъ спеціальная природа разсматриваемаго нами типа самоубійствъ и этимъ оправдывается названіе „эгоистическое самоубійство“, которое мы ему дали. Что же именно въ индивидуализмѣ приводитъ къ такимъ результатамъ?
Часто высказывалось мнѣніе, что въ силу своего психологическаго устройства человѣкъ не можетъ жить, если онъ не прилѣпляется духовно къ чему-либо его превышающему и способному его пережить; эту психологическую особенность человѣка объясняли тѣмъ, что наше сознаніе не можетъ примириться съ перспективой полнаго исчезновенія. Говорятъ, что жизнь терпима только тогда, если вложить въ нее какое-нибудь разумное основаніе, какую-нибудь цѣль, оправдывающую всѣ ея страданія, что индивидъ, предоставленный самому себѣ, не имѣетъ настоящей точки приложенія для своей энергіи. Человѣкъ чувствуетъ себя ничтожествомъ въ общей массѣ людей; онъ ограниченъ узкими предѣлами не только въ пространствѣ, но и во времени. Если наше сознаніе обращено только на насъ самихъ, то мы не можемъ отдѣлаться отъ мысли, что, въ конечномъ счетѣ, всѣ усилія пропадаютъ въ томъ „ничто“, которое ожидаетъ насъ послѣ смерти. Грядущее уничтоженіе ужасаетъ
