условиться называть эгоизмомъ такое состояніе индивида, когда индивидуальное „я“ рѣзко противополагаетъ себя соціальному „я“ и въ ущербъ этому послѣднему,—то мы можемъ назвать эгоистичнымъ тотъ частный видъ самоубійства, который вызывается чрезмѣрной индивидуализаціей.
Но какимъ образомъ самоубійство можетъ имѣть такое происхожденіе?
Ясно прежде всего, что коллективная связь, будучи однимъ изъ препятствій, задерживающихъ всего сильнѣе самоубійства—не можетъ ослабѣть, не увеличивая тѣмъ самымъ число самоубійствъ. Когда общество тѣсно сплочено, то индивидуальная воля находится какъ бы въ его власти, занимаетъ по отношенію къ нему чисто-служебное положеніе, и, конечно, индивидъ при такихъ условіяхъ не можетъ по своему усмотрѣнію располагать собою. Добровольная смерть является здѣсь измѣной общему долгу. Но когда люди отказываются признать законность такого подчиненія, то какой силой обладаетъ общество для того, чтобы утвердить по отношенію къ нимъ свое верховенство? Въ его распоряженіи нѣтъ достаточнаго авторитета для того, чтобы удержать людей на ихъ посту, въ тотъ моментъ, когда они хотятъ дезертировать, и, сознавая свою слабость, общество доходитъ до признанія за индивидомъ права дѣлать то, чему оно безсильно воспрепятствовать. Разъ человѣкъ признается хозяиномъ своей жизни, онъ въ правѣ положить ей конецъ. Съ другой стороны, у индивидовъ отпадаетъ одинъ изъ мотивовъ къ тому, чтобы безропотно терпѣть жестокія жизненныя лишенія. Когда люди объединены и связаны любовью съ той группой, къ которой они принадлежатъ, то они легко жертвуютъ своими интересами ради общей цѣли и съ большимъ упорствомъ борются за свое существованіе. Одно и то же чувство побуждаетъ ихъ преклоняться передъ стремленіемъ къ общему благу и дорожитъ своею жизнью, а сознаніе великой цѣли, стоящей передъ ними, заставляетъ ихъ забыть о личныхъ страданіяхъ. Наконецъ, въ сплоченномъ и жизненномъ обществѣ
