ская мораль, не въ томъ, что мысль о Богѣ сообщаетъ религіознымъ завѣтамъ исключительную власть надъ человѣческой волей, и не въ томъ, наконецъ, что перспектива будущей жизни и ужасныхъ каръ, ожидающихъ виновныхъ, даютъ запретамъ религіи большее значеніе, нежели человѣческимъ законамъ. Протестантъ не менѣе сильно вѣритъ въ Бога и въ безсмертіе души, нежели католикъ; больше того, религія, наименѣе склонная къ самоубійству, а именно, іудейство, въ то же самое время оказывается единственной, не запрещающей его формально, и именно здѣсь мысль о безсмертіи играетъ наименьшую роль. Въ самомъ дѣлѣ, библія не содержитъ никакихъ запретовъ лишать себя жизни[1], и, съ другой стороны, представленіе о загробной потусторонней жизни выражено въ ней крайне неясно. Конечно и въ томъ, и въ другомъ отношеніи толкованія раввиновъ мало-помалу заполнили пробѣлы священной книги, но абсолютнаго авторитета они, все-таки, не могуть имѣть. Поэтому благотворное вліяніе религіи нельзя приписывать спеціальной природѣ религіозныхъ идей; если она охраняетъ человѣка отъ самоуничтоженія, то это происходитъ не потому, что она внушаетъ путемъ аргументовъ sui generis уваженіе къ человѣческой личности, но въ силу того, что она является обществомъ; сущность этого общества состоитъ въ извѣстныхъ общихъ вѣрованіяхъ и обычаяхъ, признаваемыхъ всѣми вѣрующими, освященныхъ традиціей и потому обязательныхъ. Чѣмъ больше существуетъ такихъ коллективныхъ состояній сознанія, чѣмъ они сильнѣе, тѣмъ крѣпче связана религіозная община, тѣмъ больше въ ней содержится предохраняющихъ началъ. Детали догматовъ и обрядовъ въ данномъ случаѣ имѣютъ второстепенное значеніе. Суть въ
- ↑ Единственный карающій запретъ, который намъ извѣстенъ, мы находимъ у Іосифа Флавія въ его „Исторіи войны евреевъ съ римлянами…“ (III 25) и тамъ просто сказано: .... „тѣла людей, добровольно умертвившихъ себя, остаются безъ погребенія до заката солнца, тогда какъ убитыхъ на войнѣ разрѣшается хоронить раньше.“ Можно-ли это считать наказаніемъ?
