семьи, образованія и т. д. и создаетъ такимъ образомъ цѣлую стройную теорію изученія самоубійства съ точки зрѣнія коллектива, который онъ разсматриваетъ, какъ живое цѣло имѣющее какъ бы свою душу, свои особенности и т. д. При этомъ по пути онъ подробно останавливается на нѣкоторыхъ вопросахъ, выясняя и ихъ значеніе и вліяніе на самоубійство: говоритъ о наслѣдственности, подражаніи, о неврастеніи и т. п., и эти страницы являются у него настолько же блестящими по изложенію, насколько и глубоко-научными по содержанію.
Однако, при всей своей научности, книга Дюркгейма не лишена и нѣкоторыхъ противорѣчій. Такъ, напримѣръ, говоря о религіи, Дюркгеймъ объясняетъ большую частоту самоубійствъ среди протестантовъ, сравнительно съ другими вѣроисповѣданіями, большей критикой и свободой въ религіозныхъ сужденіяхъ, допускаемой протестантствомъ. Протестантство—говоритъ онъ—какъ бы вноситъ нѣкоторую переработку христіанства въ смыслѣ индивидуальнаго отношенія къ нему, а это влечетъ за собой извѣстную неудовлетворенность духа человѣческаго, стремящагося къ истинѣ, и ведетъ къ самоубійству. Съ такимъ толкованіемъ вліянія свободы религіи врядъ ли можно согласиться, ибо тогда пришлось бы допустить, что въ странахъ, подчиненныхъ восточной церкви, должно было бы быть меньше всего самоубійствъ, чего нѣтъ въ дѣйствительности.
Точно такъ же и въ другомъ вопросѣ, именно о вліяніи народнаго образованія на самоубійство, Дюркгеймъ опять впадаетъ въ извѣстное противорѣчіе съ дѣйствительностью, выставляя тезисъ, что самоубійство и народное образованіе прямо пропорціональны другъ другу. Такъ какъ этому противорѣчитъ общеизвѣстный фактъ, что среди евреевъ образованіе стоитъ очень высоко, между тѣмъ, какъ самоубійствъ у нихъ немного, то Дюркгеймъ, чтобы примирить это противорѣчіе, высказываетъ ни на чемъ не основанную мысль, будто „еврейская культурность и образованіе имѣютъ другое происхожденіе и значеніе, чѣмъ обыкновенно“, и что
