догмы. Но, что лучше всего доказываетъ, что эта свобода мысли, провозглашенная дѣятелями реформаціи, не осталась только платоническимъ утвержденіемъ, такъ это непрекращающійся ростъ различныхъ сектъ, являющихъ собою такой живой контрастъ по сравненію съ нераздѣльнымъ единствомъ католической церкви.
Такимъ образомъ, мы пришли къ первому выводу, что наклонность протестантовъ къ самоубійству должна находиться въ зависимости отъ того духа свободомыслія, которымъ проникнута эта религія. Постараемся подробно разобраться въ этой зависимости, такъ какъ сама свободная мысль есть слѣдствіе другихъ причинъ. Когда протестантство только что появилось на свѣтъ, когда люди, послѣ того, какъ они въ теченіе долгихъ лѣтъ воспринимали свою вѣру въ незыблемо традиціонномъ видѣ, потребовали себѣ права творить ее самимъ, то произошло это не въ силу внутреннихъ преимуществъ свободнаго исканія, ибо свобода несетъ съ собою столько же страданія, сколько и радости. Свобода стала для нихъ отнынѣ неустранимой потребностью. И эта потребность въ свободѣ имѣетъ только одну причину: упадокъ традиціонныхъ вѣрованій. Если бы традиція дѣйствовала съ неослабѣвающей силой, то не было бы повода зародиться критикѣ; если бы авторитетъ преданія оставался непоколебленнымъ, то не явилась бы дерзкая мысль провѣрить самый его источникъ. Критическое мышленіе развивается только подъ давленіемъ необходимости, то есть лишь тогда, когда извѣстная группа непровѣренныхъ разумомъ идей и чувствъ, которыя до этого времени оказывались достаточными для того, чтобы руководить человѣческими поступками, теряютъ свою силу и значеніе. Рефлексія заполняетъ образовавшуюся пустоту, а не создаетъ эту послѣднюю. Равнымъ образомъ, критическое мышленіе начинаетъ погасать по мѣрѣ того, какъ мысль и воля людей превращаются въ автоматическія привычки, и, наоборотъ, пробуждается только одновременно съ дезорганизаціей установившагося обихода. Критика только
