щимъ лицомъ, и хотя я обыкновенно не люблю о немъ вспоминать, но на сей разъ охотно разкажу вамъ этотъ случай если только дадутъ мнѣ на это дозволеніе прелестныя дамы наши.
Согласіе немедленно послѣдовало общее. Нѣсколько пугливыхъ взоровъ обратились, правду сказать, по направленію къ свѣтящимся четырехугольникамъ которые начинала выводить луна на гладкомъ паркетѣ покоя гдѣ мы находились, но вскорѣ маленькій кружокъ нашъ сдвинулся потѣснѣе, и всѣ замолкли въ ожиданіи повѣсти маркиза. Онъ вынулъ изъ золотой табатерки щепотку табаку, медленно потянулъ ее и началъ такъ:
— Прежде всего, mesdames, я попрошу у васъ извиненія если въ теченіе моего разказа мнѣ случится говорить о своихъ сердечныхъ дѣлахъ чаще нежели прилично это человѣку моихъ лѣтъ. Но упоминать о нихъ я долженъ для большей ясности моего разказа. Впрочемъ, старости простительно иногда забываться, и никто кромѣ васъ не будетъ въ томъ виноватъ, mesdames, если въ вашемъ кругу я воображу себя на мигъ опять молодымъ человѣкомъ. Итакъ, скажу вамъ безъ дальнѣйшихъ оговорокъ что въ 1769 году я былъ страстно влюбленъ въ хорошенькую герцогиню де-Грамонъ. Эта страсть, которую я въ ту пору почиталъ неизмѣнно глубокою, не давала мнѣ покоя ни днемъ, ни ночью, а герцогиня, какъ большинство хорошенькихъ женщинъ, своимъ кокетствомъ удваивала мои мученія, такъ что наконецъ въ минуту досады я рѣшился испросить и получилъ дипломатическое порученіе къ Молдавскому господарю, у котораго шли тогда переговоры съ Версальскимъ кабинетомъ о дѣлахъ имѣвшихъ въ ту пору для Франціи нѣкоторую важность. Наканунѣ моего отъѣзда я отправился къ герцогинѣ. Она приняла меня уже не такъ насмѣшливо какъ прежде и заговорила съ нѣкоторымъ волненіемъ:
— Д’Юрфе, вы поступаете безумно. Но я васъ знаю, и знаю что вы никогда не измѣните разъ принятому вами рѣшенію. Итакъ, я васъ прошу лишь объ одномъ: примите этотъ маленькій крестъ какъ знакъ моей искренней дружбы и носите его до вашего возвращенія сюда. Это семейная святыня наша, которую всѣ мы высоко цѣнимъ.
Съ галантностью, пожалуй даже неумѣстною въ эту минуту, я поцѣловалъ не семейную святыню, а прелестную ручку подававшую мнѣ ее, и надѣлъ на шею вотъ этотъ крестъ котораго уже не снималъ съ тѣхъ поръ.
