иное что, какъ заботы лѣниваго мальчика, который, вмѣсто того чтобъ учить латинскія склоненія, становится передъ зеркаломъ и говоритъ: „когда я буду большой, у меня выростутъ усы и борода. Усы я буду завивать какъ дяденька, а бакенбарды запущу какъ у папаши.“ Дѣйствительно, при благопріятнѣйшихъ условіяхъ къ умноженію народонаселенія, и у насъ, лѣтъ черезъ 500 можетъ-быть выростетъ борода пролетаріата. Но что тогда будетъ, никто не знаетъ; а если тогда будутъ журналы, то они на досугѣ побесѣдуютъ объ этомъ предметѣ.
Съ вопросомъ о свободѣ самъ собою возникаетъ вопросъ объ образованіи. Общество можетъ руководиться или закономъ произвола, или закономъ разумной необходимости, будетъ ли этотъ законъ отысканъ сверху, снизу или изъ середины. Но накопленіе знаній, обусловливающихъ образованіе, требуетъ напряженной спеціальной дѣятельности, большею частію несовмѣстной съ чисто-матеріяльными заботами, поглощающими всю жизнь большинства. Эта вѣковая истина только все болѣе и болѣе разростается по мѣрѣ ежедневно расширяющагося круга науки. Десятилѣтнимъ Каину и Авелю достаточно было десяти вечернихъ уроковъ матери для того чтобы выдержать полный докторскій экзаменъ во всѣхъ возможныхъ наукахъ. Не даромъ нѣмецкій поэтъ говоритъ:
„Еs gab kein Buch in ganz Athen,
O! schreckliche Verworfenheit!
Man wurde vom Spazierengehn
Und von der Luft gescheid.“
Увы! куда дѣвались эти удобныя, покойныя времена? Мальчикъ не успѣетъ еще пройдти доисторическихъ фактовъ, какъ новѣйшая исторія въ одинъ день Севастополя или Сольферино, наготовитъ ихъ ему столько, что бѣднякъ съ ними и въ недѣлю не управится. Ясно что полное умственное образованіе, равно какъ и богатство, не каждому доступно по его матеріяльнымъ и моральнымъ средствамъ. Эти роскошные плоды, возбуждающіе общую дѣятельность своею хотя бы и отдаленною красотой, растутъ на вѣтвяхъ дерева, подъ ласкающими лучами солнца, и уже оттуда зрѣлые и плодотворные падаютъ къ корню. Государственное хлѣбное дерево единовременно и распускается, и цвѣтетъ,
