Съ этими словами я уѣхалъ на нѣсколько часовъ по одному дѣлу. Вернувшись къ полдню, застаю Михайла на крыльцѣ.
— Что тебѣ надо?
— Ваше высокоблагородіе, позвольте слово сказать.
— Хоть два.
— Оно точно, что погребъ-то весь подъ домомъ, да рукавъ-то съ каменною лѣстницей, вѣдь онъ нижнимъ-то концомъ, то-есть нижнею площадкой, вышелъ подъ галдарею. Тамъ сказываютъ воды-то, что въ погребѣ, что на площадкѣ, глубина одна. Я и самъ видѣлъ, лѣстницу-то каменную высоко залило. Зачѣмъ же намъ идти канавой подъ домъ? Позвольте намъ за уголъ обвести, да привесть къ площадкѣ. Вода все едино до капли должна сбѣжать. А фундамента мы нигдѣ не тронемъ.
Эта здравая и совершенно простая мысль, не пришедшая однакоже никому изъ насъ въ голову, привела меня въ восторгъ.
Я не могъ при всѣхъ плотникахъ и каменьщикахъ не признать Михайла молодцомъ и не выдать ему тотчасъ же обѣщаннаго награжденія. Тоннель, дѣйствительно, и прокопали, и выложили камнемъ въ три дня, и вода сбѣжала вся.
Ай да Михайло! исполать! Никогда не забуду, какъ отрадно было мнѣ среди тупаго непониманія и нежеланія понимать, встрѣтить самодѣятельную усердную догадку.
Погода установилась ясная и теплая. Хотя мнѣ еще нельзя было жить дома, но я пріѣзжалъ попрежнему ежедневно сводить счеты съ рабочими, и сидя за работой въ комнатѣ, нерѣдко уже отворялъ окно на галерею. Всѣмъ извѣстна привычка русскаго ремесленника пѣть во время работы. Пахарь не поетъ; за то плотники, каменьщаки, штукатуры — почти неумолкающіе пѣвцы. Послѣднее слово напоминаетъ очаровательный разказъ Тургенева: но я не былъ такъ счастливъ, чтобы встрѣтить что-нибудь похожее на описанныхъ имъ пѣвцовъ. Много переслушалъ я
