припомнился теперь разказъ своего сосѣда Ш***. Въ качествѣ церковнаго старосты, Ш*** въ своемъ большомъ и зажиточномъ приходѣ, по праздникамъ, самъ продаетъ свѣчи. „Нерѣдко, говоритъ Ш***, подойдетъ мужикъ съ просьбой: — Копѣечную свѣчку, а наклонясь наухо, прибавитъ: — въ должокъ. Да какъ жe братъ деньги-то. — Помилуйте отдамъ, ужели я Господа Бога-то обману. Ну, и подашь ему свѣчку. А сколько я своихъ денегъ за такія свѣчи заплатилъ!..“
Когда выпалъ первый снѣгъ, пріѣхали какіе-то крестьяне съ запиской на подъемъ четырехъ колодокъ. Это было около завтрака. Я велѣлъ прикащику отпустить четыре колодки къ ряду у входа направо. Такъ говорилъ мнѣ самъ продавецъ и показывалъ ихъ моему старостѣ. У меня, помнится, былъ кто-то посторонній, потому я и не выходилъ.
Часу въ четвертомъ пришелъ прикащикъ: — Пожалуйте на пчельню. Мужики шумятъ. Подавай имъ на выборъ лучшія колодки изъ середины.
Я пошелъ на пчельню, и уже издали услыхалъ страшный споръ и шумъ.
— Что вы за люди? спросилъ я толстыхъ и съ виду богатыхъ мужиковъ, въ новыхъ полушубкахь.
— Крестьяне князя К***.
„А! подумалъ я: вотъ почему вы и кричите.“ — Ну, любезные, вы здѣсь не шумите; берите то зачѣмъ пріѣхали, а будете кричать и выдумывать свое, я велю васъ прогнать, и дѣло пойдетъ черезъ становаго. Вотъ ваши колодки. Гдѣ староста? — Пришелъ староста. — Укажи колодки.
— На вотъ, батюшка, извольте посмотрѣть, — и онъ показалъ мнѣ на задней сторонѣ четырехъ колодокъ мѣтки краснаго карандаша продавца.
— Видите. Теперь убирайтесь вонъ.
— Много довольны вашею милостью, — и они, забравъ пчелъ, уѣхали.
Неутѣшительную перспективу представляла наступившая зима. Домъ продувало со всѣхъ сторонъ, зимовать въ немъ не было возможности. Надо было зимой привезть желѣза на крышу, кирпичу, песку, лѣсу, алебастра и прочаго матеріяла для весенней перестройки.
А чѣмъ кормить скотъ и какъ перемолотить безъ машинъ въ трехкопенномъ овинѣ, четыреста копенъ хлѣба? Приш-
