Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/170

170

ГАЛИЧЪ.

скій, италіанскій и испанскій языки (впослѣдствіи онъ еще настолько изучилъ польскій языкъ, что занималъ мѣсто переводчика при министерствѣ государственныхъ имуществъ). Въ 1810 г. Г. переѣхалъ въ Геттингенъ, слушалъ лекціи Бутервега и увлекся ученіемъ Шеллинга. Ему казалось, что послѣ разгрома Кантомъ метафизической догматики и послѣ идеализацій Фихте, одинъ только Шеллингъ въ состояніи былъ повести философію къ рѣшенію задачъ новымъ путемъ и примирить субъективныя и объективныя начала истины. Когда истекъ срокъ его пребыванія за границей, онъ испросилъ себѣ позволеніе еще остаться на годъ и отправился въ путешествіе по Европѣ. Въ продолженіе этого времени онъ осмотрѣлъ всѣ замѣчательныя мѣста южной Германіи, посѣтилъ Англію, Францію и на нѣкоторое время остановился въ Вѣнѣ. Въ 1813 г. онъ пріѣхалъ въ Петербургъ и подвергся строгому экзамену по философіи въ конференцш педагогическаго института. Кромѣ этого онъ долженъ былъ представить диссертацію, которая могла бы служить отчасти программою будущихъ его лекцій. Диссертація была одобрена назначенными для разсмотрѣнія ея профессорами, хотя Велланскій — первый и популярнѣйшій въ Россіи философъ-шеллингіанецъ — указалъ и на недостатки ея. По его словамъ, диссертація Г. соединяла въ себѣ «высокое съ низкимъ, важное съ малозначащимъ, тайное съ открытымъ, труднопонимаемое съ удобопонятнымъ и пр.» Тѣмъ не менѣе свой отзывъ Велланскій закончилъ слѣдующими словами: «изъ сочиненія Галича явствуетъ, что онъ имѣетъ столько же любви, сколько и способности къ философіи. Историческія познанія его въ оной обширны, а существенное содержаніе какъ прежней, такъ и нынѣшней философіи ему весьма извѣстно». Такимъ обраэомъ конференція института признала Г. вполнѣ достойнымъ занять каѳедру философіи, хотя и рѣшила, что диссертацію его «по множеству содержащихся въ ней новыхъ и либо никѣмъ, либо самымъ малымъ числомъ философовъ принятыхъ умозрѣній» печатать не слѣдуетъ. Кромѣ этого ему было внушѳно, чтобы «при преподаваніи въ россійскихъ училищахъ философскихъ наукъ отнюдь не вводилъ своей системы, а держался бы книгъ, начальствомъ введенныхъ». Курсъ философіи, читанный Г. въ институтѣ, заключалъ всѣ ея признанныя въ то время части, то‑есть логику, психологію, метафизику и этику. Съ мая 1814 г. до іюня 1815 г. Г. состоялъ преподавателемъ русской и латинской словесности въ Царскосельскомъ лицеѣ. Но ученый философъ оказался плохимъ педагогомъ. Ему нужна была аудиторія, а не классъ, который нуждался въ постоянномъ наблюденіи и въ направленіи еще неустановившейся мысли у ученика. Но воспитанники относились къ нему съ любовью; въ особенности будущій поэтъ Пушкинъ полюбилъ Г. за его умъ, веселость и непринужденность. Но начальство вскорѣ подмѣтило, что у педагога, который не донималъ склоненіями и спряженіями, воспитанники не скоро выучатся по‑латыни, и Г. было предложено взамѣнъ латинскаго языка заниматься философіей въ благородномъ пансіовѣ при институтѣ, а затѣмъ русскимъ языкомъ въ Петропавловскомъ нѣмецкомъ училищѣ. Но и здѣсь онъ не смогъ осилить дѣла педагогики. Г., весьма здраво разсуждающій о педагогикѣ, оказалъ мало успѣха на практикѣ, благодаря чему и здѣсь онъ принужденъ былъ оставить преподаваніе. Въ 1817 г. онъ былъ произведенъ въ экстраординарные профессора и въ этомъ званіи занялъ каѳедру философіи во вновь открытомъ въ 1819 г. С.‑Пб. университетѣ. Онъ весь отдался своему дѣлу, — отдался съ любовью, съ рѣдкимъ жаромъ и энергіей; кажется, у него не было мыслей, не входящихъ въ сферу его ученой дѣятельности. Въ это же время и ученая его репутація возрастала, особенно съ изданіемъ его труда «Исторія философскихъ системъ», С.‑Пб. 1818—1819 г., 2 ч. Этотъ трудъ, составленный по нѣмецкимъ историкамъ философіи Захеру, Асту, Теннеману и др., былъ большой рѣдкостью въ тогдашней русской ученой литературѣ. Онъ не являлся простымъ переводомъ иностраннаго автора или компиляціей. Это былъ трудъ глубоко свѣдущаго въ философіи ученаго, который польвовался многими источниками, но со стро-