лучше видно изъ письма къ Лагарпу изъ Гатчины, отъ 27-го сентября 1797 года, которое долженъ былъ передать знаменитому швейцарцу одинъ изъ друзей Цесаревича, Николай Николаевичъ Новосильцовъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ долженъ былъ воспользоваться при личномъ свиданіи совѣтами Лагарпа по вопросу, который въ то время особенно озабочивалъ Цесаревича. Въ этомъ письмѣ Александръ выражаетъ надежду со времененъ устроить судьбу Россіи на новыхъ основаніяхъ и уже по достиженіи этой великой цѣли кончить жизнь частнымъ человѣкомъ. Этотъ историческій документъ имѣетъ первостепенную важность и несомнѣнное значеніе для характеристики будущаго Императора, и, въ виду непоявленія его доселѣ въ печати, долженъ быть воспроизведенъ здѣсь въ переводѣ въ полномъ объемѣ:
„Наконецъ-то я могу свободно насладиться возможностью побесѣдовать съ вами, мой дорогой другъ“, – пишетъ Александръ. — „Какъ уже давно не пользовался я этимъ счастьемъ. Письмо это вамъ передастъ Новосильцовъ; онъ ѣдетъ съ исключительною цѣлью повидать васъ и спросить вашихъ совѣтовъ и указаній въ дѣлѣ чрезвычайной важности — объ обезпеченіи блага Россіи при условіи введенія въ ней свободной конституціи (constitution libre). Не устрашайтесь тѣми опасностями, къ которымъ можетъ повести подобная попытка; способъ, которымъ мы хотимъ осуществить ее, значительно устраняетъ ихъ. Чтобы вы могли лучше понять меня. я долженъ возвратиться назадъ.
„Вамъ извѣстны различныя злоупотребленія, царившія при покойной Императрицѣ; онѣ лишь увеличивались по мѣрѣ того, какъ ея здоровье и силы нравственныя и физическія стали слабѣть. Наконецъ, въ минувшемъ ноябрѣ она покончила свое земное поприще. Я не буду распространяться о всеобщей скорби и сожалѣніяхъ, вызванныхъ ея кончиною, и которыя, къ несчастію, усиливаются теперь ежедневно. Мой отецъ, по вступленіи на престолъ, захотѣлъ преобразовать все рѣшительно. Его первые шаги были блестящи, но послѣдующія событія не соотвѣтствовали имъ. Все сразу перевернуто вверхъ дномъ, и потому безпорядокъ, господствовавшій въ дѣлахъ и безъ того въ слишкомъ сильной степени, лишь увеличился еще болѣе.
„Военные почти все свое время теряютъ исключительно на парадахъ. Во всемъ прочемъ рѣшительно нѣтъ никакого строго опредѣленнаго плана. Сегодня приказываютъ то, что черезъ мѣсяцъ будетъ уже отмѣнено. Доводовъ никакихъ не допускается, развѣ ужъ тогда, когда все зло совершилось. Наконецъ, чтобъ сказать однимъ словомъ, благосостояніе государства не играетъ никакой роли въ управленіи дѣлами: существуетъ только неограниченная власть, которая все творитъ шиворотъ на выворотъ. Невозможно перечислить всѣ тѣ безразсудства, которыя совершились здѣсь; прибавьте къ этому строгость, лишенную малейшей справедливости, не малую долю пристрастія и полнѣйшую неопытность въ дѣлахъ. Выборъ исполнителей основанъ на фаворитизмѣ; заслуги здѣсь не причемъ. Однимъ словомъ, моя несчастная родина находится въ положеніи, не поддающемся описанію. Хлѣбопашецъ обиженъ, торговля стѣснена, свобода и личное благосостояніе уничтожены. Вотъ картина современной Россіи и судите по ней, на сколько должно страдать мое сердце. Я самъ, обязанный подчиняться всѣмъ мелочамъ военной службы, теряю все свое время на выполненіе обязанностей унтеръ-офицера, рѣшительно не имѣя никакой возможности отдаться своимъ научнымъ занятіямъ, составлявшимъ мое любимое времяпрепровожденіе; я сдѣлался теперь самымъ несчастнымъ человѣкомъ.
„Вамъ извѣстны мои мысли, клонившіяся къ тому, чтобы покинуть свою родину. Въ настоящее время я не предвижу ни малѣйшей возможности къ приведенію ихъ въ исполненіе, и затѣмъ несчастное положеніе моего отечества заставляетъ меня придать своимъ мыслямъ иное направленіе. Мнѣ думалось, что если когда-либо придетъ и моя чередъ царствовать, то, вмѣсто добровольнаго изгнанія себя, я сдѣлаю несравненно лучше, посвятивъ себя задачѣ даровать странѣ свободу и тѣмъ не допустить ее сдѣлаться въ будущемъ игрушкою въ рукахъ какихъ-либо безумцевъ. Это заставило меня передумать о многомъ, и мнѣ кажется, что это было бы лучшимъ образцомъ революціи, такъ какъ она была бы произве-
