войскъ произведено было обычнымъ порядкомъ ученье и вахтъ-парадъ. Въ первомъ часу Ихъ Высочества со свитою отправились на гатчинскую мельницу къ обѣденному столу. Возвращаясь во дворецъ. Цесаревичъ узналъ о прибытіи въ Гатчину графа Зубова. Разсказываютъ, что Павелъ Петровичъ обратился тогда къ Великой Княгинѣ съ словами: „ma chère, nous sommes perdus!“. Онъ думалъ, что графъ пріѣхалъ его арестовать и отвезти въ замокъ Лоде, о чемъ давно ходили слухи. Когда же онъ узналъ настоящую причину появленія Зубова, то быстрый переходъ отъ страха къ радости подѣйствовалъ пагубнымъ образомъ на нервы Павла Петровича. Кутайсовъ выразилъ впослѣдствіи сожалѣніе, что не пустилъ Великому Князю немедленно кровь.
Цесаревичъ не замедлилъ тотчасъ же выѣхать въ Петербургъ. Въ Софіи онъ встрѣтилъ Ростопчина, посланнаго Великимъ Княземъ Александромъ; разспросивъ его подробно о происшествіи этого дня. Цесаревичъ приказалъ ему слѣдовать за собою. Проѣхавъ Чесменскій дворецъ, Павелъ вышелъ изъ кареты и обратился къ Ростопчину съ извѣстными словами, „J'ai vécu 42 ans. Dieu m'a soutenu; peut-être me donnera-t-il la forde et la raison pour supporter l'état auquel il me destine. Espérons tout de sa bonté“. Вечеромъ въ девятомъ часу Цесаревичъ съ Великою Княгинею Маріею Ѳеодоровною прибыли въ Зимній дворецъ, наполненный людьми всякаго званія, объятыми страхомъ и любопытствомъ, ожидавшими съ трепетомъ кончины Екатерины. У всѣхъ была одна дума: что теперъ настанетъ пора, когда и подышать свободно не удастся. Великіе Князья Александръ и Константинъ встрѣтили родителя въ гатчинскихъ мундирахъ своихъ баталіоновъ. „Пріемъ, ему сдѣланный“, пишетъ Ростопчинъ, „былъ уже въ лицѣ Государя, а не Наслѣдника“. Хотя Екатерина еще дышала, но чувствовалась уже близость новой злополучной эры.
Цесаревичъ посѣтилъ умиравшую Императрицу и, поговоривъ нѣсколько съ медиками, прошелъ съ Великою Княгинею и въ угольный кабинетъ и туда призывалъ или тѣхъ съ которыми хотѣлъ разговаривать или кому хотѣлъ передать приказаніе. Здѣсь же Цесаревичъ принималъ Аракчеева, прискакавшаго по его приказанію вслѣдъ за нимъ изъ Гатчины. „Смотри, Алексѣй Андреевичъ — сказалъ ему Павелъ Петровичъ — служи мнѣ вѣрно, какъ и прежде“. Затѣмъ, призвавъ Великаго Князя Александра Павловича и послѣ лестнаго отзыва объ Аракчеевѣ, сложивъ ихъ руки вмѣстѣ, прибавилъ: „Будьте друзьями и помогайте мнѣ“. Александръ, видя воротникъ Аракчеева забрызганнымъ грязнымъ снѣгомъ отъ скорой ѣзды, и узнавъ, что онъ выѣхалъ изъ Гатчины въ одномъ мундирѣ, не имѣя съ собою никакихъ вещей, повелъ ею къ себѣ и далъ ему собственную рубашку. Начиная съ этого роковаго часа, грубая и тусклая фигура Аракчеева дѣлается историческимъ лицомъ и заслоняетъ собою личность Александра.
Вѣроятно, вслѣдъ за пріѣздомъ Цесаревича, при посредствѣ графа Безбородко, посвященнаго Екатериною въ дѣло о престолонаслѣдіи, таинственныя бумаги, касавшіяся Павла, перешли въ его руки. Но нѣкоторымъ извѣстіямъ, князь 3убовъ игралъ также роль при передачѣ этихъ бумагъ Цесаревичу, или же при указаніи мѣста, гдѣ онѣ хранились. Но какъ бы то ни было, во всякомъ случаѣ вполнѣ достовѣрно, что еще при жизни Екатерины Цесаревичъ приказалъ собрать и запечатать бумаги, находящіяся въ кабинетѣ, и, какъ сказано въ камеръ-фурьерскомъ журналѣ: „Самъ начавъ собирать оныя прежде всѣхъ“.
Крѣпкій организмъ Екатерины продолжалъ еще бороться со смертью до вечера 6-го ноября; наконецъ, въ три четверти десятаго часа страданія великой Государыни окончились, послѣ мучительной агоніи, продолжавшейся 36 часовъ безъ перерыва. „Россійское солнце погасло“, пишетъ Шишковъ въ своихъ запискахъ. Павелъ первый былъ Императоромъ.
Не теряя ни минуты, новый Государь приказалъ тотчасъ все приготовать къ присягѣ; въ двѣнадцатомъ часу послѣдовалъ выходъ Ихъ Величествъ въ придворную церковь. Здѣсь генералъ-прокуроръ графъ Самойловъ прочелъ манифестъ, извѣщавшій о кончинѣ Императрицы и о
