„Александръ Павловичъ отсталъ нечувствительно отъ всякаго рода упражненій; пребываніе его у невѣсты и забавы отвлекли его высочество отъ всякаго прочнаго умствованія... онъ прилѣпился къ дѣтскимъ мелочамъ, а паче военнымъ... подражалъ брату, шалилъ непрестанно съ прислужниками въ своемъ кабинетѣ весьма непристойно... Причина сему — ранняя женитьба и что увѣрили его высочество, будто уже можно располагать самому собою... его высочество, совершенно отставъ отъ упражненій, назначенныхъ съ учителями, упражнялся съ ружьемъ и въ прочихъ мелочахъ... Сколько ни твердилъ я до окончанія сего года, что праздность есть источникъ всѣхъ злыхъ дѣлъ, а между тѣмъ лѣнь и нерадѣніе совершенный дѣлаютъ ему вредъ. Вотъ какъ“, заключаетъ Протасовъ, „къ сожалѣнію моему окончился 16-й годъ и наступилъ 17-й“.
Въ перепискѣ А. Я. Протасова съ графомъ А. Р. Воронцовымъ встрѣчаются по этому же предмету еще болѣе рѣзкіе отзывы огорченнаго положеніемъ дѣлъ воспитателя.
Хотя Екатерина и была, повидимому, полновластною распорядительницею воспитанія Великаго Князя Александра, но она не имѣла возможности совершенно отстранить отъ него вліяніе родителя. Императрица предвидѣла это неизбѣжное зло уже вскорѣ послѣ рожденія внука, и въ 1778 году писала Гримму: „Во всякомъ случаѣ изъ него выйдетъ отличный малый. Боюсь за него только въ одномъ отношеніи, но объ этомъ скажу вамъ на словахъ. Домекайте (à bon nez salut)“. Предвѣдѣніе Екатерины, къ сожалѣнію, оправдалось вполнѣ. Со вступленіемъ Александра въ юношескій возрастъ, отцовское вліяніе неизбѣжнымъ образомъ усилилось и внесло новыя противорѣчія въ дѣло воспитанія. „Le père prend toujours plus d'ascendant sur les fils“ , пишетъ Протасовъ въ 1796 году.
Для вѣрной оцѣнки характера Александра, какимъ онъ проявился впослѣдствіи, во время его самодержавства, нельзя упустить изъ вида указанное выше обстоятельство и должно принять въ соображеніе, что ему суждено было провести дѣтство и юность между двумя противоположными полюсами: геніальной бабкой и гатчинской кордегардіей. Привязанности Александра мучительнымъ образомъ дѣлились между Екатериною и его родителями. Ему приходилось угождать то одной, то другой сторонѣ и безпрестанно согласовать несхожіе вкусы, скрывая, по необходимости, свои чувства. Вліяніе этихъ впечатлѣній можно прослѣдить и въ характерѣ Александра Павловича; ему никогда не удалось отрѣшиться, во всѣхъ своихъ начинаніяхъ, отъ нѣкоторой присущей ему двуличности и скрытности, соединенныхъ съ недовѣріемъ вообще къ людямъ, — недостатки, развившіеся подъ вліяніемъ обстановки, среди которой онъ возмужалъ. Такимъ образомъ въ умѣ Александра постепенно вкоренялась двойственность въ дѣлахъ и въ мысляхъ, которая преслѣдовала его затѣмъ въ продолженіе всей его жизни.
Гатчинская кордегардія привила Александру еще другое зло: увлеченіе фронтомъ, солдатской выправкой, парадоманіею. Усмотрѣвъ въ выправкѣ существенную сторону военнаго дѣла и свыкнувшись съ подобнымъ взглядомъ, онъ впослѣдствіи перещеголялъ въ этомъ искусствѣ даже брата Константина; котораго нельзя, однако, заподозрить въ равнодушіи къ этой, излюбленной имъ уже съ дѣтства, спеціальности. Въ 1817 году Цесаревичъ Константинъ Павловичъ писалъ генералъ-адъютанту Сипягину: „Нынѣ завелась такая во фронтѣ танцевальная наука, что и толку не дашь... я болѣе 20-ти лѣтъ служу и могу правду сказать, даже во время покойнаго Государя былъ изъ первыхъ офицеровъ, а нынѣ такъ премудрено, что и не найдешься“.
Великій Князь Александръ, совмѣстно съ братомъ, ежегодно все болѣе и болѣе привлекались Цесаревичемъ къ экзерциціямъ гатчинскихъ войскъ. „Долженъ сознаться“, писалъ Александръ Лагарп 27-го октября 1795 года, „что, къ сожалѣнію, прошлое лѣто мало доставило мнѣ времени для занятій. Главнымъ развлеченіемъ служили слишкомъ частые маневры, ученія и парады въ Павловскѣ, ибо вмѣсто одного раза въ недѣлю, какъ мы ѣздили въ предъидущіе годы, мы бывали до трехъ, а иногда и до четырехъ разъ въ это лѣто, а по вторникамъ и пятницамъ по обыкновенію; сочтите, что оставалось“. Въ слѣдующемъ затѣмъ году фронтовыя занятія Великаго Князя еще болѣе расширились, окончательно отвлекая его отъ всякихъ научныхъ занятій. „Нынѣш-
