Это замѣчаніе Лихачева можно приложить и къ Тосканской герцогской четѣ: получивъ отъ царя Алексѣя Михайловича собольи и другіе мѣха, герцогъ сталъ разспрашивать Лихачева про «Сибирское государство» и разсматривалъ его по «чертежу», т. е. на географической картѣ. Герцогъ былъ пораженъ размѣрами Сибири и очень удивлялся, что нельзя «выловить» живущихъ тамъ соболей, куницъ, лисицъ, бѣлокъ и прочихъ звѣрей; онъ даже взялъ у Лихачева роспись, «по скольку который звѣрь годомъ плодится». Разспросы и удивленіе герцога Лихачевъ совершенно правильно объяснилъ себѣ тѣмъ, что «у нихъ никакого звѣря нѣтъ, потому что мѣста зѣло гористы, а не лѣсны, а лѣсъ все саженый». Герцогиня пожелала, чтобы были сдѣланы двѣ шубки «по русскому обычаю», которыя она могла бы подарить своей новобрачной невѣсткѣ. Лихачевъ распорядился сдѣлать двѣ шубки: одна была горностаевая, крытая камкой, другая бѣличья, крытая тафтой; герцогиня «вздѣла на себя — пишетъ Лихачевъ — и дивилася, что урядно выдѣлали».
Около половины февраля посланники завели рѣчь объ отпускѣ ихъ изъ Флоренціи черезъ горы на Амстердамъ, а не Средиземнымъ моремъ, опасаясь нападенія «турскихъ воровскихъ людей», и просили герцога дать имъ къ царю Алексѣю Михайловичу «листъ отъ себя за золотою печатью». Герцогъ согласился на ихъ просьбы и обѣщалъ выдать листъ за золотою печатью, тогда какъ въ другія государства онъ посылаетъ обыкновенно листы за свинцовою печатью.
Герцогиня пригласила посланниковъ въ свои палаты, сказала имъ на прощанье много лестнаго и, вѣроятно, просила, какъ говорится у насъ въ просторѣчіи, «не поминать лихомъ». Но Лихачевъ занесъ въ свой «Статейный списокъ» длинную рѣчь, довольно высокопарную по слогу, подтверждающую высказанное нами выше мнѣніе, что Лихачевъ преклонялся передъ величіемъ царя Алексѣя Михайловича и считалъ, что всѣ, въ томъ числѣ и иностранные государи, смотрятъ на него, какъ на своего повелителя. Передъ отъѣздомъ герцогъ подарилъ Лихачеву и дьяку Ѳомину по золотой цѣпи, одному въ 10, другому въ 8 фунтовъ, и по «портищу»: алтабасу объяри золотной, бархату флорентійскаго, атласу, тафты и камки. Дворянинъ получилъ два золотыхъ перстня и пару пистолей; московскій подьячій получилъ «каламанъ», т. е. серебряную чернильницу, фунтовъ въ семь, и два золотыхъ перстня. Не были забыты и крестовый попъ Иванъ, архангельскій подьячій и толмачъ: каждому изъ нихъ дано по золотой цѣпочкѣ, вѣсомъ по 1 фун. 20 золотн.
15-го февраля братъ герцога Матіасъ проводилъ посланниковъ за городъ; Лихачевъ и дьякъ ѣхали на ослахъ, а всѣ остальные верхомъ на лошадяхъ. Въ Болоньи они остановились на одинъ день, и Лихачевъ нашелъ, что Болонья «больше и краснѣе» (красивѣе) Флоренціи. Въ Моденѣ имъ былъ оказанъ торжественный пріемъ братомъ герцога, такъ какъ самъ герцогъ былъ въ это время боленъ. Изъ Модены они направились въ Миланъ, гдѣ наняли верховыхъ и вьючныхъ лошадей до Базеля. Лихачевъ записалъ для памяти, что въ Миланѣ «опочиваетъ въ костелѣ Амвросій, епископъ Медіоланскій», авторъ православнаго пѣснопѣнія «Тебе Бога хвалимъ». На пути изъ Милана слѣдуетъ отмѣтить переходъ посланниковъ черезъ Санъ-Готардъ, называемый Лихачевымъ «Сангутаръ», у подножія котораго они прожили три дня, ожидая проложенія дороги черезъ эту знаменитую гору; «а по нашъ пріѣздъ — замѣчаетъ Лихачевъ — чрезъ ту гору Сангутаръ никто не бывалъ».
Вѣроятно, это замѣчаніе относится только къ русскимъ людямъ, такъ какъ, по словамъ того же Лихачева, на горѣ Санъ-Готардѣ имѣлась гостиница, гдѣ московское посольство и обѣдало. Отъ Санъ-Готарда Лихачевъ со свитой поѣхали черезъ Люцернъ въ Базель, куда они и прибыли 11-го марта. Базель очень понравился Лихачеву, но онъ не сдѣлалъ его описанія и отмѣтилъ только, что этотъ городъ больше Флоренціи и Болоньи, что тамъ «начальный — бурмистръ Клейштенъ» и что посланники вымѣняли въ Базелѣ у иноземца икону пр. Александра Свирскаго; въ промѣнъ за нее дали пару соболей въ 3 рубля. Путешествіе по Рейну (Лихачевъ называетъ его Реною рѣкою) продолжалось двѣ недѣли и два дня. Вотъ впечатлѣніе, полученное отъ Рейна: «А рѣка зѣло красна и весела и пряма и быстра, такъ что воды пить не можно, вся съ пескомъ… не доплывъ до Амстердама, (она)
Это замечание Лихачёва можно приложить и к Тосканской герцогской чете: получив от царя Алексея Михайловича собольи и другие меха, герцог стал расспрашивать Лихачева про «Сибирское государство» и рассматривал его по «чертежу», т. е. на географической карте. Герцог был поражён размерами Сибири и очень удивлялся, что нельзя «выловить» живущих там соболей, куниц, лисиц, белок и прочих зверей; он даже взял у Лихачёва роспись, «поскольку который зверь годом плодится». Расспросы и удивление герцога Лихачёв совершенно правильно объяснил себе тем, что «у них никакого зверя нет, потому что места зело гористы, а не лесны, а лес все саженый». Герцогиня пожелала, чтобы были сделаны две шубки «по русскому обычаю», которые она могла бы подарить своей новобрачной невестке. Лихачёв распорядился сделать две шубки: одна была горностаевая, крытая камкой, другая беличья, крытая тафтой; герцогиня «вздела на себя — пишет Лихачёв — и дивилася, что урядно выделали».
Около половины февраля посланники завели речь об отпуске их из Флоренции через горы на Амстердам, а не Средиземным морем, опасаясь нападения «турских воровских людей», и просили герцога дать им к царю Алексею Михайловичу «лист от себя за золотою печатью». Герцог согласился на их просьбы и обещал выдать лист за золотою печатью, тогда как в другие государства он посылает обыкновенно листы за свинцовою печатью.
Герцогиня пригласила посланников в свои палаты, сказала им на прощанье много лестного и, вероятно, просила, как говорится у нас в просторечии, «не поминать лихом». Но Лихачёв занёс в свой «Статейный список» длинную речь, довольно высокопарную по слогу, подтверждающую высказанное нами выше мнение, что Лихачёв преклонялся перед величием царя Алексея Михайловича и считал, что все, в том числе и иностранные государи, смотрят на него, как на своего повелителя. Перед отъездом герцог подарил Лихачёву и дьяку Фомину по золотой цепи, одному в 10, другому в 8 фунтов, и по «портищу»: алтабасу объяри золотной, бархату флорентийского, атласу, тафты и камки. Дворянин получил два золотых перстня и пару пистолей; московский подьячий получил «каламан», т. е. серебряную чернильницу, фунтов в семь, и два золотых перстня. Не были забыты и крестовый поп Иван, архангельский подьячий и толмач: каждому из них дано по золотой цепочке, весом по 1 фун. 20 золотн.
15-го февраля брат герцога Матиас проводил посланников за город; Лихачев и дьяк ехали на ослах, а все остальные верхом на лошадях. В Болоньи они остановились на один день, и Лихачёв нашёл, что Болонья «больше и краснее» (красивее) Флоренции. В Модене им был оказан торжественный приём братом герцога, так как сам герцог был в это время болен. Из Модены они направились в Милан, где наняли верховых и вьючных лошадей до Базеля. Лихачёв записал для памяти, что в Милане «опочивает в костеле Амвросий, епископ Медиоланский», автор православного песнопения «Тебе Бога хвалим». На пути из Милана следует отметить переход посланников через Сан-Готард, называемый Лихачёвым «Сангутар», у подножия которого они прожили три дня, ожидая проложения дороги через эту знаменитую гору; «а по наш приезд — замечает Лихачёв — чрез ту гору Сангутар никто не бывал».
Вероятно, это замечание относится только к русским людям, так как, по словам того же Лихачёва, на горе Сан-Готарде имелась гостиница, где московское посольство и обедало. От Сан-Готарда Лихачёв со свитой поехали через Люцерн в Базель, куда они и прибыли 11-го марта. Базель очень понравился Лихачёву, но он не сделал его описания и отметил только, что этот город больше Флоренции и Болоньи, что там «начальный — бурмистр Клейштен» и что посланники выменяли в Базеле у иноземца икону пр. Александра Свирского; в промен за неё дали пару соболей в 3 рубля. Путешествие по Рейну (Лихачев называет его Реною рекою) продолжалось две недели и два дня. Вот впечатление, полученное от Рейна: «А река зело красна и весела и пряма и быстра, так что воды пить не можно, вся с песком… не доплыв до Амстердама, (она)
